Турецкий перкуссионист Окай Темиз хорошо известен джазовому сообществу как участник трио Дона Черри. Но его вклад в историю музыки гораздо весомее. Во многом благодаря Темизу и его группе Oriental Wind в этно-джаз и фьюжн в 70-х годах проникли турецкие мотивы и ритмы. Наталья Югринова встретилась с музыкантом в его студии в Стамбуле и расспросила как о делах давно минувших дней, так и о том, что происходит в насыщенной жизни 84-летнего музыканта прямо сейчас. К разговору также присоединился Халук Дамар, продюсер и сооснователь стамбульского лейбла Caz Plak, где выпускаются альбомы Темиза.
Стамбульская студия Окая Темиза расположена на одной из изогнутых улочек, разбегающихся от Галатской башни. В этом квартале на удивление тихо и спокойно, хотя всего в паре сотен метров отсюда — круглосуточная толчея туристов, ресторанных зазывал и лавочников. Тишина тем более удивительна из-за того, что за неприметной металлической дверью скрывается одна из самых обширных (и громких!) в мире коллекций перкуссионных инструментов. Ее владелец — невысокий жовиальный усач в бандане, выглядящий гораздо моложе своих лет, — встречает меня крепким рукопожатием и без лишних вопросов начинает тур по сокровищнице.
В руках Темиза оказывается длинный строительный мастерок. Музыкант упирает его в пол и рывками извлекает тягучий, ноющий металлический звук. Потом он показывает стаканчик, к которому приварена пружина; ударяя по нему, можно имитировать эффект гитарной педали-«квакушки». Рядом с кучей диковинных цимбал и барабанов громоздится тибетская чаша. Многие из этих инструментов Темиз придумал, разработал дизайн и даже изготовил собственными руками. Например, «волшебную пирамиду» (Magic Pyramid) — барабан-синтезатор с тремя гранями, ударяя по которым можно сочетать звуки сотен других предварительно записанных Темизом инструментов. Или электрический беримбау — говорят, даже сам Нана Васконселус, бразильский мастер игры на аналоговой версии этого инструмента, позавидовал его звуку.
— Это уникальный инструмент, — приговаривает музыкант, беря в руки очередной экзотический объект и извлекая из него какой-нибудь удивительный звук. — Ни у кого такого нет. Я всегда пытался добиваться самого лучшего качества. Заказывал медные части и детали в разных фабриках по всему миру. Электронику мне помогали делать германцы и швейцарцы. Я до сих пор сам делаю инструменты и провожу воркшопы по их изготовлению.
— У вас тут, наверное, столько всякой перкуссии, что тянет на мировой рекорд!
— Точно даже не знаю, сколько тут инструментов. Но это не единственная коллекция такого рода. Мой хороший друг, финский ударник Эдвард Весала, собирал гонги и металлическую перкуссию. У него было их очень-очень много [Весала умер в 1999 году, а его коллекция размещается в студии Sound and Fury в Хельсинки. — Прим. редакции], так что государство даже выделило ему помещение для них. Но я, пожалуй, никогда не встречал в одном месте именно такого разнообразия инструментов. Я часто беру и переделываю на свой лад традиционную перкуссию разных культур и этносов — африканскую, азиатскую, арабскую, балканскую, цыганскую, из Тринидада, Индии, обеих Америк…
Пока Окай Темиз перечисляет, я вспоминаю, что первый его сольный альбом называется «Drummer of Two Worlds». Пластинка, записанная в Стокгольме и частично в Стамбуле, вышла в 1980 году. К этому моменту в Европе о Темизе знали уже больше, чем в родной Турции. В конце 60-х он переехал в Швецию, где играл с великим трубачом и корнетистом Доном Черри и активно записывался с местными джазменами. А его группа Oriental Wind, в которую входили пианист Бобо Стенсон, саксофонист Леннарт Оберг и другие, успешно занималась сведением турецкой фольклорной традиции с лаконичным европейским джазом. Когда имя Темиза набрало достаточный вес, а идеи настоялись и дозрели, он начал заниматься сольным творчеством. На «Drummer of Two Worlds» он прокладывает мостик между двумя мирами — Востоком и Западом — в крайне актуальной для того времени фьюжн-манере. Сейчас, десятки лет спустя, в двух мирах Темизу уже тесно. Справедливее было бы называть его барабанщиком всей планеты.
Путь в Европу
Окай Темиз родился в Стамбуле в 1939 году и получил академическое музыкальное образование. Его мать профессионально занималась музыкой (играла на уде, арабской разновидности лютни, и джумбуше — турецком родственнике банджо) и настояла на том, чтобы сын пошел по ее пятам. «Я слушал народную музыку еще до рождения, когда сидел у мамы в животе», — любит говорить Темиз. Позже он поступил в консерваторию Анкары, где учился играть на литаврах и других ударных инструментах по канонам западной классической музыки. Параллельно он осваивал барабанную установку и вскоре начал с ее помощью зарабатывать, играя в городском танцевальном оркестре. Помимо румбы и фокстрота, коллектив исполнял и джаз.
В консерватории музыкант познакомился с трубачом Маффи (настоящее имя — Муваффак) Фалаем, который еще сыграет поворотную роль в жизни и карьере Темиза. Но тот практически сразу уехал из Турции — сначала в Германию, а потом в Швецию. Многие годы они не виделись. По настоянию отца, бывшего пилота и авиаинженера, Окай продолжил обучение в Стамбуле, в колледже искусств с техническим уклоном, где и научился работе с металлом. Позднее эти навыки пригодились ему при изготовлении инструментов. В 1967 году Темиз присоединился к оркестру Улви Темела — ансамбль играл эстрадную музыку с фолковым уклоном и часто гастролировал по Европе.
— Мы много где выступали, и в Швеции в том числе. Когда мы там были, я позвонил Маффи и мы встретились. Он представил меня джазовым музыкантам. Я познакомился со всей местной тусовкой. После этого я немедленно ушел из оркестра и стал думать, как остаться в этой стране. Для меня это был шаг вперед, шаг по направлению к джазу, к новой жизни.
Темизу удалось получить вид на жительство и даже социальное жилье от государства. Вместе с Маффи Фалаем и рядом шведских и турецких музыкантов он создал группу Sevda, которая записала и выпустила в 1972 и 1973 годах три концертных альбома. Это выдающиеся записи в прог-джазовом ключе — замечательный материал, сыгранный с сырой, бушующей через край энергией. Но история группы, увы, оказалась недолгой.
— С Маффи мы работали три или четыре года, и это было очень трудное время. Выступлений было мало, заработков, соответственно, тоже. Музыку мы играли специфическую. И хотя музыканты в Sevda подобрались очень, очень хорошие, группа оказалась никому не нужна. Эта проблема актуальна до сих пор. В джазе вообще очень мало грамотных букинг-менеджеров, мало кто организовывает события, работает с площадками. Даже в Швеции и Финляндии. В коммерческой музыке таких людей хоть отбавляй. Но в джазе ты сам по себе и, если хочешь выступать, всё должен делать самостоятельно.
Я был очень активным человеком. Вот я и стал всё делать сам. Начал собирать вокруг себя музыкантов, стал договариваться и организовывать нам концерты. Сам возил нас всех на выступления в своей машине, наматывая тысячи километров за рулем. Брал с собой все необходимые камеры, микрофоны, сам ставил звук на сцене. Честно говоря, я очень много работал.
Дон Черри и его органическая музыка
Музыкант действительно выкладывался по полной. Помимо Sevda, в эти годы он работал в симфоническом оркестре Стокгольмского радио, записывался с Декстером Гордоном, Джорджем Расселом, Кларком Терри. Но главное, он вплотную занимался различными проектами Дона Черри. С американским трубачом, переехавшим в Швецию, он познакомился в 1968 году через Фалая и быстро с ним сблизился. Через год к группе Черри присоединился южноафриканский басист Джонни Дьяни, ставший еще одним близким другом Темиза. Вместе они организовывали фестивали, играли на концертах и записывались в студии. В 1970 году Темиз, Черри и Дьяни даже отправились в США, в творческую резиденцию при престижном Дартмутском колледже (входит в Лигу плюща). На протяжении трех месяцев Окай обучал студентов турецким ритмам и гармониям, Джонни — африканским басовым линиям, а Дон — импровизационным техникам. Втроем они играли джаз на протяжении десяти лет; иногда к трио присоединялся пианист Доллар Брэнд, ныне известный как Абдулла Ибрагим.
— Как вы думаете, почему Дон Черри обратил внимание на Окая Темиза? — задает вопрос Халук Дамар, продюсер музыканта и сооснователь стамбульского лейбла Caz Plak. — Во-первых, конечно же, потому что тот впечатлил его техникой. Но намного важнее оказалось то, что Темиз познакомил его с музыкой, которую Черри никогда прежде не слышал. Представьте только: Дон Черри как истинный американец всю жизнь впитывал ритм 4/4, звучавший вокруг. Это ритм школьных марширующих оркестров, танцевальной музыки, джазовых стандартов. Он считает себя человеком эрудированным и знающим другие культуры — индийскую музыку, духовную музыку разных народов. И тут перед ним появляется турецкий перкуссионист и играет совсем другие ритмы, «сломанные», непонятные! 7/8, 5/8, 9/8 — что это за размеры такие, черт возьми?
Сам Темиз добавляет к этой истории пару важных штрихов:
— Я, можно сказать, познакомил авангардный джаз с турецкими ритмами. Но имело большое значение, кому именно я их представил. Я играл ритмы, специфические для Анатолии [центральной части современной Турции. — Прим. редакции], но Дон слушал их абсолютно по-новому из-за своих африкано-американских корней и опыта работы с джазовой музыкой. Он вообще был очень открытым человеком, постоянно ищущим, интересующимся всем подряд. И он никогда не вмешивался, не раздавал команды. Если ты что-то делаешь, он просто прислушивался, наблюдал. Мы никогда не обсуждали перед концертом, что именно мы будем делать — и никогда не репетировали заранее. В том не было нужды. Мы просто заводили диалог с помощью наших инструментов и создавали новый общий мир через музыку.
Темиз появляется на культовых записях Черри — в частности, на альбоме «Organic Music Society» (1973). В конце 60-х Дон вместе со своей женой Моки, шведской художницей и дизайнером текстиля, переехал в малонаселенную коммуну Тогарп на юге Швеции и открыл в здании местной школы творческую мастерскую. Здесь вместе с многочисленными друзьями и гостившими музыкантами, среди которых были и Окай Темиз, и Нана Васконселус, он играл музыку, проводил мастер-классы для детей и взрослых, показывал театрализованные представления.
— Дверь у них с Моки всегда была открытой, — вспоминает Темиз. — Я часто гостил в их стареньком доме, это было очень приятное место. Никакого стресса. Вегетарианская еда, зеленый горошек… И в жизни, и в музыке Дон был очень креативным, но при этом расслабленным. Он любил связывать воедино разные вещи — людей, культуры, влияния. Мы могли играть индийскую музыку, потом турецкую, потом вдруг вплести что-нибудь из Телониуса Монка. И он всегда знал, как объединить эти вещи максимально естественным образом. Дон умел найти подход к людям. Он выходил на сцену и говорил о мире, природе, каких-то моралистских вещах, но никогда не делал этого с назиданиями, как проповедник — а как просто хороший, добрый человек. Вот почему и музыку мы тогда делали мягкую, добродушную, понятную для всех.
— Дон Черри был артистическим маяком. Но еще у него имелся внутренний датчик, считывающий всевозможную лажу в людях, — продолжает мысль музыканта Халук Дамар. — Благодаря этому датчику он смог окружить себя единомышленниками и создать свою уникальную нишу в джазе. Ведь концепция «органической музыки», которую он разрабатывал в Organic Music Society, очень сильно отличается от концепции фри-джаза. В чем разница? В органической музыке люди не примешивают свое эго к творчеству. Во фри-джазе же эго важно. Оно трансформируется в инструментальное соло. В органической музыке соло — не цель. Никто себя не выпячивает, важно то, как музыканты ведут разговор вместе. Соло могут появляться, но они обязательно будут уравновешены другими инструментами и участниками. Дон Черри отлично умел подбирать таких музыкантов, которые смогут развивать музыку и идеи ради искусства, а не самоутверждаться за счет творчества.
Xaba и музыка для Бога
На рубеже 60-х и 70-х годов Швеция стала землей обетованной для джазовых музыкантов, бегущих от неурядиц на родине. Джонни Дьяни не выдержал тягот апартеида в ЮАР. Дон Черри обрел любовь и нашел умиротворение. Для Окая Темиза эта страна дала возможность свободно играть с музыкантами, пользоваться своей инфраструктурой и мерами государственной поддержки и вести здоровый образ жизни, что для него всегда было крайне важно (примечательно, что фамилия музыканта переводится с турецкого как «чистый»).
— Каждый раз, когда Дон уезжал в Нью-Йорк, он возвращался очень больным, — рассказывает Темиз. — В джазовой тусовке всегда было много наркоманов, курильщиков, вокруг кто-то постоянно искал дозу. Он приезжал в Швецию нервным и изможденным. Даже не мог свой инструмент носить с собой. Всё приговаривал: «Боже мой, Боже мой». И спустя неделю ему становилось лучше. Если бы он остался в Америке, он бы умер значительно раньше, думаю. Когда я жил в Швеции, то дружил со многими чернокожими музыкантами. Некоторые из них раньше имели зависимость. А потом они переставали пить, курить. Общались со мной — и жили дольше.
Одним из хороших друзей Темиза стал южноафриканский трубач и флейтист Монгези Феза. Вместе с ним и Джонни Дьяни (Халук Дамар описывает его как невероятного басиста с уникальной техникой «обхватывания» баса) турок создал в начале 70-х фри-джазовое трио Xaba.
— Это лучшее, что я когда-либо записывал, — говорит Темиз, с любовью смотря на обложку альбома «Music for Xaba», выпущенного в 1972 году. На ней три музыканта стоят в запорошенном снегом лесу. У Темиза распахнута дубленка и счастливое лицо. А вот испуганные африканские музыканты явно не готовы к скандинавским морозам. — Я хорошо помню тот день, когда мы сделали эту фотографию. Мы тут в лесу неподалеку от моего дома, в двух с половиной километрах. Я нагрел сауну на дровах, мы в ней попарились. И потом я говорю — теперь всем надо искупаться в озере, в полынье. Конечно, ребята стали отказываться. Они у себя на родине дождь-то редко видели, что уж говорить о ледяном озере. Джонни даже решился и прыгнул в воду. А Монгези — ни в какую. Он всё повторял: «Я не хочу исчезнуть, я не хочу исчезнуть!» Тогда я ему говорю: ну, если в воду не хочешь, хотя бы в снегу изваляйся. Для здоровья! А он же не знал, что снег гораздо холоднее, чем вода. Это как тысяча иголок, которые одновременно в тебя впиваются. И он согласился. Вот поэтому у него такой несчастный вид!
Музыка соответствует моменту. С Xaba я никогда не играл турецкий фолк. Всё, что мы тут делаем, происходит из африканской традиции. Вообще, «Music for Xaba» переводится как «музыка для Бога». Здесь очень медитативное настроение. За основу мы взяли песни африканских плакальщиц — там их поют не только на похоронах, но и перед правителями, на больших сборищах людей. Мы двигаемся медленно, но откуда ни возьмись вдруг рождается импровизационная линия. Одна, другая… Монгези Феза был лучшим трубачом на всей планете, говорю точно. Он играл на трубе словно на органе. У него был такой фантастический, необычный звук. И он мог сыграть любую фразу, даже невероятно протяжную. Если вы послушаете эту запись несколько раз, то начнете замечать, как он выстраивает эти фразы, наращивает их мощность. Даже я до конца не понимаю, как именно он это делает.
Oriental Wind и ветер перемен
Еще одним любимым проектом музыканта стала его группа Oriental Wind, которую он собрал в 1974 году. Мультикультурный по своей природе ансамбль (в состав входили шведы, турки и поляк) играл музыку подстать: увлекательный, порой даже головоломный фьюжн с льющимися мелодиями. Проект был призван познакомить джазовых слушателей Запада с малоизвестными им ближневосточными и балканскими музыкальными традициями. И ему это неплохо удавалось — в Европе группа Oriental Wind была частым гостем фестивалей и регулярно давала сольные выступления.
Окай Темиз оставался в Швеции вплоть до 1990 года, а потом переехал в Финляндию, где женился и стал отцом. Всё это время он продолжал работать над разными проектами, связанными с популяризацией турецкой музыки, собрал новую группу Magnetic Band, выпустил несколько сольных альбомов. Он даже записался с ансамблем зурнистов (зурна — дальний родственник кларнета) The Zurna Project, чтобы доказать, что грубый, малоприятный звук зурны тоже может быть интересным для новой аудитории и молодых слушателей. Немудрено, что в конечном итоге в 1999 году он вернулся в Турцию — как шутит музыкант, чтобы не платить штрафы за неправильную парковку, выписанные ему в скандинавских странах.
— Тогдашний премьер-министр Бюлент Эджевит очень меня уважал. Чтобы я остался в Стамбуле, он предложил мне работать с Министерством культуры, возглавить наш знаменитый оркестр «Мехтер», старейший военный оркестр в мире. Но в Турции долгие годы вообще не было качественного образования в области ударных инструментов. Оркестр играл громко, агрессивно, все музыканты вступали разом. Считалось, что чем быстрее и сильнее ты лупишь по инструменту, тем лучше. Я начал обучать их нюансам звука, очередности вступления, чтобы оркестр зазвучал как взаправдашний оркестр. Это иронично: я приехал из Европы учить турецких музыкантов турецким же ритмам! Получалось не сразу. Многие из участников оркестра сильно расстраивались и даже впадали в депрессию из-за того, что я заставлял их делать паузы в игре и слушать других! Но в итоге всё получилось. Я даже шучу, что впервые в истории превратил военный оркестр в мирный оркестр — настолько по-другому он начал звучать.
На первый концерт «Мехтера» под управлением Темиза пришла разношерстная публика. Было много молодежи, причем идеологически очень разной: девушки, как вспоминает музыкант, были одеты в спектре от мини-юбок до хиджабов. Сидел в зрительном зале и Реджеп Тайип Эрдоган, нынешний президент Турции. «Фантастическая работа!» — отозвался он о плодах труда музыканта. С этого момента Окай Темиз стал востребованной персоной на любых мероприятиях, посвященных джазу или этнической музыке. Благо в Турции они участились: экономика страны развивалась, корпоративный сектор начал поддерживать культуру, модным стало устраивать фестивали и мастер-классы для клиентов и сотрудников. Однажды, по словам Темиза, он проводил один такой воркшоп для особенно большой аудитории — для него пришлось заказать аж две тысячи барабанов табла.
Вторая молодость Окая Темиза
Несмотря на коммерчески успешные годы, к 2010-м годам активность легендарного музыканта начала понемногу снижаться, а интерес к нему, как и джазовой музыке вообще, — падать. Окай Темиз практически совсем исчез с культурных радаров. Он выполнял кое-какие заказы для национального телевидения, работал с греческими музыкантами и изредка давал концерты. Но в 2016 году он познакомился с Халуком Дамаром, знатоком фэшн-индустрии и искусства, который предвидел виниловый бум в Турции и хотел стать его частью. Это знакомство привело к тому, что публика переоткрыла для себя творчество перкуссиониста.
— Несколько лет назад в Турции, а за ней во всем мире, пошла мода на анатолийский звук: молодежь стала переигрывать турецкий психоделический рок, фолк и джаз 70-х, — рассказывает Дамар. — Я слушал эти новые группы и думал: вот было бы классно поработать не с подражателями, а с теми, кто действительно прожил то время и делал эту музыку своими руками. В живых из тех легендарных музыкантов остались не то чтобы многие. Имя Окая Темиза всплыло у меня в голове одним из первых. Мы познакомились, поняли, что у нас много общего — для нас обоих очень важно иметь четкое видение и получать драйв, удовольствие от того, что мы делаем.
Первым результатом работы Темиза и Дамара стало переиздание на виниле классического альбома музыканта «Zikir», записанного в 1979 году. Дамар называет эту пластинку шедевром восточного джаза и рассказывает, что тираж в 3000 копий разлетелся по Европе в одночасье. На этом альбоме Темиз впервые ввел в джазовый материал турецкую флейту ней, известную как главный инструмент на ритуалах кружащихся дервишей мевлеви. С тех пор интерес к этому инструменту то и дело проявляют джазовые музыканты со всего мира; в частности, Камаси Вашингтон и Ицхак Вентура. Выйдя впервые, «Zikir» снискал крайне благожелательную прессу — благодаря ему Темиз даже получил приглашение открывать концерт пианиста Кита Джарретта в Париже.
В 2022 году Халук Дамар выпустил на своем лейбле Caz Plak (в четырех версиях, включая специальные издания для японского и европейского рынков) альбом ранее неопубликованного материала — лайв Окая Темиза и Oriental Wind на джазовом фестивале в Монтрё в 1982 году. Вот что он говорит об этой пластинке, вышедшей ровно спустя сорок лет после памятного концерта:
— Крутость этой работы не в том, что она впервые оказалась представлена миру. А в том, какого уровня тут музыка звучит и что вообще происходит. Давайте я обрисую вам картину. Вот Окай Темиз — довольно известный на тот момент музыкант, про него пишут в джазовых журналах и всё такое. И он играет на 100% турецкую музыку. Рядом с ним — Бобо Стенсон. Это было время его расцвета, он пишется с Яном Гарбареком на ECM. Тут же — Леннарт Оберг, он записывается с Китом Джарреттом, вчерашним подельником Майлза Дэвиса. И все эти люди стоят на одной сцене, играют турецкую музыку, а Окай Темиз у них бэндлидер. Представляете?! Он, кстати, специально не брал к себе турецких музыкантов на все роли, потому что тогда вся затея стала бы чересчур турецкой. В ней не осталось бы места под эксперименты.
Пожалуй, всю творческую жизнь Окая Темиза можно подытожить двумя словами — «эксперимент» и «традиция». Он работает на грани двух этих начал и стремится передать свое видение следующим поколениям. Поэтому неудивительно даже, что в последние два-три года Темиз вписывается в довольно нетипичные для джазовых музыкантов проекты. Например, в 2022 году вышел его совместный альбом «Şelale» с молодыми европейскими электронщиками SoFa и Houschyar. А в 2023-м свет увидела коллаборация с турецкой молодежью — исполнителем на сазе (тюркской лютне) Мухлисом Бербероглу и группой Islandman, делающей танцевальную электронику. Лидер группы Толга Боюк отзывается об этом проекте так: «Окай Темиз занимает особое место на турецкой музыкальной сцене. Он уникален, и его музыка всегда была очень свободной».
Продюсер Халук Дамар продолжает делать ставку на архивные работы музыканта. Он готовит к изданию фестивальный концерт трио Дона Черри — в классическом составе, с Окаем Темизом за ударными и Джонни Дьяни на басу. Если всё пойдет по плану, обещает он, запись выйдет в ближайшем ноябре. Тем временем сам перкуссионист, похоже, еще даст не один повод поговорить о себе и своих работах — не только прошлых лет, но и в настоящем и будущем. Он явно не теряет формы, ни творческой, ни физической. Закончив интервью, 84-летний Темиз распрощался с «Джазистом» словами: «Ну а я пошел в фитнес-зал!»
