В этом году у тромбониста, композитора, аранжировщика, дирижера и педагога Павла Овчинникова сразу три значимые даты. Он отпраздновал свое пятидесятилетие, пятилетие Академии джаза (ГПБОУ г. Москвы «Академия джаза»), где занимает должность первого заместителя директора, и двадцатилетие работы в биг-бэнде народного артиста России Игоря Бутмана — Московском джазовом оркестре. Наталья Югринова побеседовала с Павлом Леонидовичем о том, как за последние годы изменилась жизнь студентов-джазистов, вспомнила вместе с ним самые яркие моменты его карьеры, обсудила работу Академии джаза, а заодно узнала, какую музыку он сам слушает в свободное время.
Главный по детям
— Почему именно вы стали заниматься проектами, связанными с детьми?
— У меня единственного из команды был преподавательский опыт. Я работал в музыкальной школе [московской Детской школе искусств имени Дж. Гершвина. — Прим. редакции], преподавал в Академии им. Маймонида [РГУ им. Косыгина, в период работы Павел Овчинников получил звание доцента и защитил кандидатскую диссертацию по искусствоведению]. В 2015 году мы с Департаментом культуры города Москвы провели конкурс «Детский Триумф джаза» в рамках «взрослого» фестиваля «Триумф джаза». Провели достаточно успешно. И тогда Игорь Михайлович просто отдал мне организацию этого конкурса — мол, раз справляешься, значит, занимайся им дальше. Со временем к этой работе присоединился арт-кластер «Таврида», проект покрупнее. Потом я что-то организовывал под эгидой Академии джаза. Так и сложилось, что я теперь «главный по детям».
— Интересно, что всё началось с детского конкурса, ведь многие юные джазовые музыканты знают вас именно как «человека из жюри».
— Да, я до сих пор очень много времени я посвящаю отсмотру и оценке конкурсных работ. Причем это всё детские и молодежные конкурсы, которые проходят в самых разных городах России. Плюс отборочные туры на Московский джазовый фестиваль, на гранты мэра Москвы, на присвоение почетных званий от Департамента культуры и Департамента образования города Москвы. Я тут посчитал: оказывается, до конца 2024 года я буду судить 17 конкурсов.
— А ведь еще на вас управление Академией джаза, студенческий биг-бэнд, работа в Московском джазовом оркестре, гастроли… Научите, как всё успевать?
— На гастролях я не постоянно; когда нужно, тогда еду. В Академии джаза у нас сильный коллектив как преподавателей, так и управленцев. Я первый заместитель директора, но есть еще замы по конкретным направлениям: учебно-методической работе, административной части, воспитательной. Некоторые мои полномочия они берут на себя. Так что нужно уметь делегировать.
— Что входит в вашу работу в Академии джаза?
— Прежде всего координация всех служб. Академия — как большой улей, в котором постоянно что-то происходит. Нужно принимать входящие документы, оперативно на них реагировать, давать поручения, писать ответы. Бюрократии много, работа объемная. Еще занимаюсь со студентами, решаю их проблемы, готовлю гастрольные поездки, отправляю их на конкурсы и фестивали. У нас порядка тысячи обучающихся, так что забот много.
— Думаю, вашему внутреннему педагогу тоже есть чем заняться. Когда вы работаете с молодыми музыкантами, наверняка видите, как они переживают первые успехи и неудачи. Как вы помогаете им справляться с давлением и не терять любовь к музыке?
— Отношусь к таким переживаниям как к чему-то нормальному. Я особо не вмешиваюсь — поволнуются и перестанут. Моя задача — подготовить студентов к тому, что волнение — это естественно. В нем нет ничего страшного. Даже если что-то пошло не так, если ты плохо выступил или с чем-то напортачил, это тоже не проблема. Студенты ведь учатся, в том числе учатся и справляться с такими ситуациями. Некоторые, наоборот, начинают играть лучше в состоянии волнения. Поездки на конкурсы и фестивали, которые мы организуем для студентов, дают отличный жизненный опыт. Когда я учился, у нас такого не было. За четыре года обучения мы лишь один раз поехали на конкурс, и ничего особо не запомнилось. А сейчас наши студенты ездят и в Новосибирск, и в Иркутск, и в Крым. Они получают настоящий опыт. В Москве мы тоже много выступаем, но поездки — это совсем другое. Студенты могут увидеть гастрольную жизнь, понять, как важно соблюдать дисциплину: вовремя проснуться, не опоздать на самолет, не забыть ничего важного. У нас всегда находятся те, кто что-то теряет. В таких ситуациях они учатся, коллектив становится более сплоченным.
Сила оркестра
— Как вы думаете, джаз меняет характер и мышление молодых музыкантов? Влияет ли он на их личностное развитие? Или не так важно, каким жанром музыки занимаешься?
— Напрашивается параллель между джазом и академической музыкой. Мне кажется, академическая музыка требует больше самодисциплины и усидчивости. Там всё строится по определенным канонам, по традициям. Это кропотливая работа — изучать произведения, исполнять их точно по партитурам. В академической музыке сложно отойти от нот, зачастую практически невозможно — музыкант обязан играть то, что написал композитор, следуя его задумке. А в джазе ценится индивидуальность, свой стиль, узнаваемость. Это важное отличие. В джазе основа — это импровизация. Поэтому мы учим музыкантов находить свой уникальный голос. Например, если ты слушаешь записи Дюка Эллингтона, Каунта Бэйси, Диззи Гиллеспи или Чарли Паркера, ты сразу понимаешь, кто из них играет сейчас, потому что стиль каждого легко узнаваем. И это то, над чем мы должны задумываться, работая в джазе, — развивать свою индивидуальность.
— Но потом, когда яркие индивидуальности вырастают, им, должно быть, приходится сложно в рамках коллективного творчества. Оркестр мешает развитию их личного стиля?
— Наоборот, оркестр дает очень ценный опыт. В оркестре музыканты учатся играть слаженно и слушать друг друга. Чем больше ансамбль, тем сложнее взаимодействовать. Например, у нас много духовых инструментов, но только один контрабас, один барабанщик, один пианист. И важно, чтобы все музыканты слышали друг друга. Если, например, барабанщик сыграет сложную сбивку, а остальные двадцать музыкантов его не поймут, это может привести к сбою. Поэтому я всегда говорю ребятам, что мы должны играть вместе, как единое целое. В оркестре каждый музыкант — не просто творческая единица, а часть коллектива. Слушатели потом ведь не скажут: «Что-то второй трубач выбивается». Нет, негативная реакция останется от всего оркестра, а не только одного человека.
— Было ли у вас в практике, чтобы ваши бывшие студенты рассказывали, как их оркестровый опыт помог им в карьере?
— Да, были такие случаи. Например, один мой бывший студент пришел устраиваться в коллектив. На собеседовании его спросили: «Где ты учился, где работал?» Он ответил: «В Академии джаза у Павла Леонидовича». И ему сразу сказали: «О, всё понятно, мы тебя берем». Без лишних вопросов. О таких историях действительно приятно слышать, хочется, чтобы они происходили почаще.
— Вы поддерживаете связь со своими бывшими учениками? Следите за их творческим развитием, может быть, занимаетесь менторством?
— Прицельно нет, но мы, конечно, иногда пересекаемся в разных местах, даже в других городах. Кто-то уже активно работает. Например, я пригласил Дениса Мельникова — одного из самых талантливых выпускников Академии им. Маймонида. Сейчас он заведует эстрадным отделом в «Академии джаза», и у него отлично получается. Он обучался у нас на курсах, играл в биг-бэнде и со временем вырос в замечательного специалиста. Также встречаю других выпускников, которые сейчас тоже работают в Академии джаза. Если у нас появляется вакансия, я с удовольствием беру своих бывших учеников, в которых я уверен на 100%. Если хотят работать — пусть работают.
— Кем еще вы особенно гордитесь?
— Имен много, назову лишь некоторых. Саксофонист Константин Бойцов — мой выпускник из Академии джаза. Он уже проявил себя педагогически, еще даже не окончив обучение. Также у нас учился басист Ярослав Константинов. Когда он поступал в Гнесинку после окончания Академии джаза, то набрал самые высокие баллы на вступительных экзаменах. Вообще, вдохновляют истории, когда наши студенты начинают выкладываться на полную и потом совершают прорыв. Вот гитарист Святослав Епифанов, участник Excite Quintet и еще один наш выпускник. Я помню, как он на одном этапе своего развития просто преобразился, у него начался настоящий творческий подъем. Еще один пример — Елизавета Жиговская. Она у нас преподает тромбон детям. Лиза — тромбонистка с классическим музыкальным образованием, сейчас она учится в Московской консерватории. У нее большой класс учеников, и она показывает себя отличным педагогом. Я очень ее хвалю.
Двадцать лет перемен
— Вы уже двадцать лет работаете в Московском джазовом оркестре под управлением Игоря Бутмана. Думаю, вы прекрасно помните, как к джазу относились на заре существования этого коллектива. Что-то изменилось за два десятка лет как в самом сообществе, так и с точки зрения восприятия джазовой музыки публикой?
— Определенно что-то изменилось. Джаз стал восприниматься как серьезное искусство, ему начали уделять больше внимания, даже выделять финансирование. Например, Российское общество «Знание» несколько раз приглашало меня и других наших музыкантов с лекциями. К нам начали относиться с уважением, с интересом. Это говорит о том, что мы смогли что-то доказать своим исполнительством и действиями. Также появилось больше информации, музыканты, особенно молодежь, начали всесторонне развиваться, получать международный опыт сотрудничества. Раньше это было сложно по разным причинам, а сейчас удается налаживать взаимодействие с музыкантами в других странах и жанрах. Например, Игорь Михайлович и его оркестр тесно сотрудничают с академическими музыкантами, такими как Юрий Башмет и Хибла Герзмава. Мы также работали с китайским пианистом А Бу, исполняли музыку Николая Капустина с оркестром «Виртуозы Москвы». Интересные проекты у нас с актерами — мне очень нравится работать с Алексеем Гуськовым в программе «Джаз от первого лица» или с Константином Хабенским в нашем новом джазовом спектакле «Петя и Волк». Это большой опыт, и такие программы помогают джазу становиться еще более популярным.
— А если говорить о самой музыке, изменился ли российский джаз по звучанию?
— Появляются новые ориентиры, новые течения. Молодежь очень за этим следит. Молодые музыканты могут не знать, какие песни написал Джордж Гершвин, но точно знают, какой альбом вышел вчера, и могут назвать саксофониста, о котором я даже не слышал. Я бы не сказал, что это кардинальные изменения, просто история движется своим чередом. Пожалуй, единственная заметная проблема в российском джазе — стало меньше медников, особенно тромбонистов и валторнистов. С гитаристами, барабанщиками и басистами всё в порядке, но с медными духовыми сложнее. Однако мы уже видим, что среди детей, поступающих в музыкальные школы, появляется много трубачей. Так что будем их «выращивать».
— С чем связана эта нехватка?
— Саксофон стал популярным инструментом, а труба — нет. В России есть первоклассные музыканты, которые делают саксофон модным. Настолько же популярных трубачей, которых часто показывают по телевизору, у нас мало. С тромбонистами еще сложнее. Возможно, нынешние родители детей, выросшие в 90-е годы, кризисное время, переживают за будущее своих детей и не хотят для них нестабильной карьеры джазового музыканта. Но мы работаем над тем, чтобы имидж джаза как потенциального карьерного направления постепенно улучшался. Есть Фонд Игоря Бутмана, есть множество мероприятий, включая бесплатные для участников, которые помогают популяризировать джаз, консолидировать наше сообщество. Мы показываем, что джаз есть везде, что в каждом городе есть любители джаза, с которыми можно сотрудничать. Я уверен, что всё будет хорошо. Вижу количество детей, которые сейчас приходят учиться игре на трубе, и настроен оптимистично.
Новые горизонты
— Давайте еще раз вернемся к большой части вашей профессиональной жизни — джазовым фестивалям и конкурсам. Вы музыкальный директор молодежного фестиваля «Будущее джаза» и международного фестиваля-конкурса «Детский Триумф джаза». Как вы видите будущее таких мероприятий в России?
— Их становится больше, и это говорит о том, что перспективы у них есть. Например, летом мы провели недалеко от Иркутска подобное мероприятие с конкурсом для молодых коллективов. Прекрасная атмосфера — чистый воздух, красивая природа, берег Ангары, джаз, и народу было много. Всем очень понравилось. Подобные фестивали проходят и в Абакане, я был там весной, работал с детскими оркестрами. Вообще, именно в регионах я вижу огромный энтузиазм и интерес со стороны публики. В Новокузнецке, например, открыли Кузбасскую Академию джаза. В общем, много всего происходит, и это явно нужно людям.
— В чем секрет успешного фестиваля? Что важнее — публика, которая понимает музыку, деньги, которые нужно найти, или удачная локация и погода?
— Думаю, всё это важно, но главное — наладить сотрудничество с местными властями и заручиться их участием. Когда они видят, насколько такие мероприятия востребованы и какой интерес вызывают у жителей, они начинают им содействовать. Это правильный шаг, потому что искусство требует внимания и помощи. Чем больше таких событий, тем лучше. Например, в Челябинске губернатор инициировал создание детской филармонии, где появился и джазовый оркестр. Это отличная инициатива, и подобные примеры показывают, что культура находит отклик на государственном уровне.
— Что такие фестивали дают самим музыкантам?
— Во-первых, это отличная возможность заявить о себе. Когда мы начинали проводить Московский джазовый фестиваль и конкурс, я знал, что в разных городах есть хорошие джазовые отделения, оркестры и ансамбли, но они почему-то не присылали заявки. Приходилось буквально звонить, уговаривать и вытаскивать их на конкурс. Нельзя же вариться в собственном соку в небольшом городке, когда у тебя есть шанс выступить в Москве, например, на ВДНХ или на фоне Кремля, получить признание и даже гонорар. Второе, что дает участие в фестивалях, — это возможность завести новые творческие связи, которые могут перерасти в интересные межрегиональные проекты. И в-третьих, такие мероприятия показывают, насколько у нас большое, дружное и патриотичное джазовое сообщество.
— Вспоминается ли какое-то собственное выступление на подобном фестивале, которое оказалось для вас особенным?
— Один из таких концертов случился в начале 2000-х, когда я работал в оркестре Георгия Гараняна в Краснодаре. Мы выступали на джазовом фестивале в Анапе. Я на тромбоне вместе с Георгием Арамовичем, трубачом Валерием Пономарёвым и оркестровой ритм-группой. Это выступление было для меня важным, потому что я оказался на сцене с такими легендарными музыкантами.
— А еще какие концерты вспоминаются?
— Запомнился концерт с Игорем Бутманом в 2005 году в клубе Birdland в Нью-Йорке. Это место само по себе легендарное, и я не был уверен, что оно еще существует. Но мы там играли, и это было впечатляюще. Также помню большой сводный концерт, где мне пришлось дирижировать одновременно «Виртуозами Москвы» и оркестром Игоря Бутмана. Подобные вызовы — всегда очень волнительный и серьезный опыт.
— Как вас принимала американская публика?
— Очень хорошо. Нас всегда тепло встречают. Мы участвовали в концертах с Уинтоном Марсалисом, играли в его клубе Dizzy’s Club Coca Cola и выступали в США в самых разных местах, в том числе в небольших городках. Например, у нас был тур по Среднему Западу. Это одноэтажная Америка, где на улицах почти никого не встретишь, но когда открываешь двери зала на пару тысяч человек — он заполняется полностью. А после концерта все буквально исчезают, как будто растворяются. Это был интересный опыт, возможность познакомиться с американской глубинкой. Мы также играли в сельской местности в Англии, Франции, Италии, Китае. Скоро собираемся в Бразилию, правда, не в глубинку, а в Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу. Потом едем в Таиланд, в ОАЭ.
— Звучит так, как будто исполнились самые заветные мечты многих музыкантов. Осталось о чем мечтать?
— Конечно. Я мечтаю сыграть на каком-нибудь крупном джазовом фестивале с сопровождением симфонического оркестра или камерного ансамбля. Записать сольный альбом — этого я еще не сделал. А еще у нас с Игорем Михайловичем есть общая мечта — превратить Академию джаза в самую передовую и технологичную образовательную организацию в Москве.
— Чего для этого не хватает?
— Мы движемся в нужную сторону, так что всё со временем придет. Но что действительно нужно, так это новое большое и современное здание.
— Вопрос напоследок: какую музыку вы слушаете, когда вы один, в машине или, например, в самолете?
— Сейчас вспомню, что я слушал в последние несколько дней. Недавно слушал альбом группы Weather Report «Mr. Gone». На бас-гитаре играет Джако Пасториус. Раньше я серьезно не слушал Weather Report и вот решил восполнить этот пробел. Потрясающая группа, потрясающая музыка, мне очень понравилось. Потом я слушал оперу Даргомыжского «Русалка» и «Бергамасскую сюиту» Дебюсси. Альбом «Sunlight» Херби Хэнкока. Высоцкого с ансамблем «Мелодия» под управлением Георгия Гараняна. Недавно отмечали 90-летие со дня рождения Георгия Арамовича, и меня пригласили в Музей им. Прокофьева, где была выставка, посвященная его юбилею. Там я и увидела эту пластинку, в итоге переслушал ее несколько раз. Слушал один из моих альбомов Куинси Джонса — «The Dude». И диск «Ella and Basie!», где Куинси Джонс с Бенни Картером писали аранжировки для Эллы Фицджеральд и оркестра Каунта Бэйси. Да, и вот недавно я показывал студентам запись 1992 года «Handel’s Messiah: A Soulful Celebration», такая соул-версия «Мессии» Генделя, потрясающий диск. Там участвуют Куинси Джонс, Эл Джерро, Стиви Уандер, Take 6 и другие замечательные музыканты. И заодно я послушал оригинал «Мессии» Генделя в исполнении Лондонского симфонического оркестра под управлением Колина Дэвиса. Это было великолепно.
