Эдди Гомес:
«Джаз — как рынок
ценных бумаг:
невозможно знать,
что будет дальше»

Контрабасист Эдди Гомес — один из тех, кто напрямую влиял на формирование облика современного джаза. В этом году Гомес, который уже не раз приезжал в Россию с концертами, будет специальным гостем второго Московского джазового фестиваля, где выступит 19 и 21 июня. Незадолго до очередного визита музыканта в нашу страну Лев Боровков позвонил в Нью-Йорк, чтобы обсудить с Эдди Гомесом источники его вдохновения, работу с Биллом Эвансом и российскими джазменами, а также пути развития джаза.

— Вы один из самых узнаваемых контрабасистов в истории джаза. Что помогло вашему стилю оформиться? Кем из музыкантов вы вдохновлялись?

— Я начал играть на басу, когда мне было лет одиннадцать или двенадцать. Поначалу я слушал Майлза Дэвиса и Оскара Питерсона, записи, где играли Пол Чемберс и Рэй Браун — великие контрабасисты. Чуть позже стал слушать Билла Эванса со Скоттом Лафаро, Чарльза Мингуса и много кого другого. У Кэннонболла Эддерли была отличная группа, мне нравились его пластинки с Сэмом Джонсом на контрабасе. Конечно же, я слушал не только басистов — слушать нужно все инструменты. И не стоит забывать о мелодии. Когда я был маленьким, мама часто пела мне; может быть, поэтому мелодия стала для меня так важна. А особенно выразительным кажется мне сочетание мелодии с движением, и уже с детства я любил ту музыку, которая заставляла меня подпевать и пританцовывать. Еще, конечно, на меня здорово повлияло участие в Ньюпортском юношеском оркестре [Эдди Гомес начал играть в нем пятнадцатилетним и пробыл в ансамбле с 1959 по 1961 год. — Прим. редакции], биг-бэнде, где приходилось много читать с листа. А главное, мне очень повезло учиться у прекрасного преподавателя по имени Фред Циммерман. Он давал частные уроки, преподавал в учебных заведениях здесь, в Нью-Йорке — например, в Джулиарде, где я учился, или Манхэттенской школе музыки и Школе музыки Маннеса. Он везде был нарасхват и очень хорошо ко мне относился…

— Вам когда-нибудь хотелось сменить инструмент? Или это всегда был контрабас, и точка?

— Это всегда был контрабас, и точка. Я всегда мог выразить себя с его помощью, поэтому сменить инструмент мне не хотелось. А вот сочиняю я на фортепиано, потому что оно позволяет одновременно слышать множество нот и звуков разной высоты — как в оркестре. Я даже отдаленно не считаю себя пианистом, но для сочинения это отличный инструмент [Эдди Гомес использует здесь слово «tool», которое тоже переводится как «инструмент», но применяется не к музыке, а к молоткам, отверткам, гаечным ключам и т. п. — Прим. редакции]. Написание музыки дается мне медленно, утомительно и тяжело, поэтому я никогда не тороплюсь. Наверное, в чем-то это похоже на вынашивание ребенка, беременность… Мой главный инструмент — контрабас, а фортепиано лишь дополняет его.

— Раз уж вы упомянули фортепиано, то наверняка угадаете, о ком я спрошу дальше. Вы много лет работали с Биллом Эвансом. Его музыка до сих пор так же отзывается в вашей душе, как тогда?

— Ну, он у меня в сердце. Знаете, еще до того, как я начал играть с Биллом, меня тянуло к нему и его трио. А его музыка… Даже не нужно лишний раз говорить, насколько она трогательна. Конечно же, он создал уникальную среду — трио, где возникла совершенно особенная форма выразительности и взаимодействия внутри ритм-секции. Именно поэтому я постоянно слушал Билла с самых первых моих шагов в музыке. Вы спрашивали, кто был для меня источником вдохновения. Билл, конечно, один из главных. Я работал с ним одиннадцать лет [с 1966 по 1977 год. — Прим. редакции], и его музыка была школой, благодаря которой я постепенно рос как артист. В то время я уже неплохо играл на контрабасе, но музицирование на высоком уровне — это ведь гораздо больше, чем просто техника. Техника у меня была довольно приличная, но только с Биллом я смог действительно сильно вырасти — уже хотя бы потому, что постоянно слышал его. У него было прекрасное звучание, а ведь рояль, как вы знаете, не тот инструмент, который легко заставить звучать красиво. Немногие пианисты способны управлять звуком, а Билл умел это делать. Еще, конечно, он был великолепным импровизатором с уникальной манерой выстраивать соло и прекрасным аранжировщиком. Билл мог взять какой-нибудь стандарт и буквально оркестровать его, сыграть вступление, соло, красивую концовку, а иногда и коду. Это было очень близко к сонатной форме классической музыки… Так вот, Билл обладал техникой и талантом художника — это позволяло ему создавать такую красивую, подвижную и, что важно, умную музыку.

— Сколько времени потребовалось вам для того, чтобы забыть о технике игры и полностью посвятить себя именно творчеству?

Ну, какое-то время я просто привыкал к роли контрабасиста Билла Эванса, осознавая, что это моя новая работа. Ощущение полета вместе с трио появилось у меня позже. Но я постоянно слушал и развивался, потому что меня всё время окружала игра Билла и третьего — такого же важного — участника трио, будь то Филли Джо Джонс, Марти Моррелл, Элиот Зигмунд или, хоть и очень недолго, Джек Деджонетт. Я всегда находился в вихре захватывающей, яркой музыки, поэтому очень вырос в те годы и как артист, и как инструменталист. Если вы находитесь внутри этой музыки, то обязательно захотите глубже узнать возможности своего инструмента.

— Работа с Биллом Эвансом была, наверное, лучшей школой взаимодействия в трио.

— Да, он и правда показывал нам, куда должна двигаться музыка. Еще, конечно, было то, о чем редко говорят, потому что мало кто знал его так близко, как я. Многие считают, что он был тихим одиночкой, и, в принципе, это так. Но были у него и другие личные качества, которые ярко демонстрировали, насколько по-разному может вести себя в жизни один и тот же человек. Чтобы понять его, важно помнить, что он служил в армии. А еще, например, Билл очень любил скачки. Он любил ходить на ипподром и ставить на какую-нибудь лошадь. Он был человеком… я не люблю слово «сложный», потому что слишком уж часто его используют… Это был абсолютно уникальный человек, в котором собралось понемногу всего, что нужно, чтобы быть настоящей личностью. И не только личностью, но и великим художником, какому нет равных.

— Давайте поговорим о вас. Вы не только незаменимый сайдмен, но еще и сильный бэндлидер. Какую из этих ролей вы предпочитаете? Где вам комфортнее?

Даже не знаю. Каждая из них требует определенных качеств. Некоторые актеры, например, любят пробовать разные роли, им нравится преодолевать творческие препятствия. А другим нравится от фильма к фильму играть одно и то же, и в этом нет ничего страшного, потому что если вы в чем-то успешны, то и отлично. Но мне кажется, что препятствия — это здорово, и нужно пробовать разное. После одиннадцати лет с Биллом Эвансом мне хотелось попробовать разные подходы к игре в малых ансамблях. Хотелось нового. И когда я ушел из трио Билла, мне снова повезло: я стал получать интересные «роли» в интересных группах. Примерно тогда же я понял, что пора делать свои собственные альбомы и самому принимать нужные решения. Для своих пластинок мне пришлось сочинять оригинальную музыку — и это хорошо. Неважно, насколько хорошим композитором себя считаете, — сочинять всегда полезно. Вообще, мне нравится и место сайдмена, и роль бэндлидера. Когда вас приглашают участвовать в каком-то проекте, всегда можно сказать да или нет, но если составные части собрались правильно — и музыка хороша, и музыканты, — то чистая радость гарантирована. А когда вы работаете над своим проектом, вы создаете собственный мир. Если вернуться к метафоре с актерами кино, то у них точно так же: многим нравится играть сложные роли, а потом занять кресло режиссера, но не все любят делать это часто. Заниматься своими проектами всё-таки труднее, чем принять приглашение сыграть с отличными музыкантами.

— Вы играли с музыкантами и группами самых разных жанров — от Пола Блея и Джея Макшенна до Билли Кобэма и Steps Ahead, от Арта Гарфанкела до Майкла Фрэнкса, и это лишь верхушка айсберга. Как работа с ними влияла на ваше творчество? Расширяла ли она ваше видение музыкального искусства?

— Я считаю, что любой опыт чему-то учит, если, конечно, вы готовы подстраиваться под определенные нюансы. Если вы подготовились и знаете, с кем будете играть и что нужно этим людям, то обязательно получите удовольствие от работы с ними. Всякое сотрудничество полезно, и я всегда стараюсь честно вкладываться во всё, чем бы ни занимался. Мне хочется, чтобы со мной любой проект звучал лучше, чем без меня.

— Вы немало работали с российскими музыкантами — Игорем Бутманом, Андреем Кондаковым, Михаилом Окунем, Евгением Побожим.

— Да.

— Как бы вы описали место российского джаза на джазовой карте мира?

— Я бы сказал, что уровень очень высок. Российские музыканты ничем не отличаются от других музыкантов планеты. Хорошие хороши, а слабые — слабы, и это одинаково справедливо для Европы, Америки и любых других мест. Мне очень нравится, как играют Игорь, Андрей и другие российские музыканты. Но меня это не удивляет. Российское искусство очень важно для мировой культуры. Я имею в виду композиторов XIX–XX веков, которые сильно влияли на классическую музыку. Влияние российской культуры ощущается, конечно, не только в музыке, но еще и в литературе и изобразительном искусстве. Неудивительно, что в России есть сильные джазовые музыканты, и я восхищаюсь российскими джазменами, ведь у вас, наверное, не так просто пойти в магазин и купить джазовую пластинку. Может быть, я ошибаюсь, не знаю. Как бы то ни было, меня впечатляют российские музыканты — они здорово играют.

— В какую сторону, по-вашему, джаз двинется в ближайшие годы?

— Трудно сказать. Это как рынок ценных бумаг — невозможно знать, что будет дальше. Настоящие артисты всегда ищут чего-то нового. Многие музыканты продолжат заниматься тем, чем и занимались, а другие будут пытаться создать нечто совсем иное. Я думаю, что двигать нас вперед будет именно такое сочетание традиции с инновацией. Джазовые музыканты должны знать историю джаза. Всегда будет музыка, в которой есть гармония, темп и сочетание ритмов, поиск красок и фактуры. Вот что позволит джазу развиваться и расцветать. Я не люблю предсказывать, как это может звучать, но считаю, что в музыке всегда должна быть мелодия и ритмический компонент, в ней должна быть фактура и какой-то саунд, который поведет нас дальше. Не хочется прогнозировать, но очень хочется это услышать.

— Должен ли джаз отражать социальные и политические проблемы? Или он должен быть искусством ради искусства?

— Знаете, сама музыка… Я не думаю, что она должна выражать какую-то политическую позицию. У каждого композитора есть свое четкое мнение о том, что происходит вокруг, но необязательно высказывать его в музыке. У каждого своя жизнь и своя история. Кто-то, например, говорит мне: «Вот ты родом из Пуэрто-Рико, и я слышу в твоей музыке много танца». А я не играю так специально — это просто есть, и всё. Этого не может не быть, от этого невозможно избавиться. Всё дело в том, кто мы. Именно это отражается в нашей работе.

— Вы давно были на родине, в Пуэрто-Рико?

— Совсем недавно. Я всё время езжу туда, у меня там друзья и родственники. В последние пару лет я не так много путешествую, как вы понимаете. Но с островом связь поддерживаю и постоянно читаю о том, что там происходит.

— Последний вопрос: вы могли бы назвать какой-то определенный проект или альбом, который занимает в вашей душе особое место?

— Это трудно, потому что разные периоды моей жизни отражают разные грани моей личности. С Биллом это альбом «You Must Believe in Spring». Это наша с ним последняя запись и очень важный альбом — по крайней мере, для меня. Еще я очень люблю квартеты Чика Кориа — в них он здорово раскрывается как композитор. Люблю некоторые пластинки Steps Ahead. А совсем недавно я записал новый альбом, который называется «Amethyst», он должен выйти в этом году. Знаете, самая любимая вещь — последняя, над которой вы работали, поэтому больше всего мне нравится мой новый сольный альбом. Я играю уже долго, мне трудно взять и сказать: вот лучшее, что я сделал. Я делал разные вещи, и все они были хороши. Не хочу выбирать какую-то одну, ведь все они — как дети. Нельзя отмахнуться ни от одной.


 

Об авторе

Лев Боровков

Сооснователь JAZZIST. Специалист по авторскому праву. Заигрывал с джазом в школьной группе (к счастью, записи не сохранились). Автор Telegram-канала The Lost Chords.

Добавить комментарий

Jazzist в соцсетях

Архивы

Свежие комментарии