30 октября в России и СНГ на лейбле Butman Music Records вышел новый альбом LRK Trio «Memory Moment» (в других странах за выпуск отвечает норвежский лейбл Losen Records). Незадолго до релиза JAZZIST пообщался с участниками трио — пианистом Евгением Лебедевым, контрабасистом Антоном Ревнюком и барабанщиком Игнатом Кравцовым.
Для начала: как пережили самоизоляцию?
Антон Ревнюк: От нее музыканты пострадали больше всех. Ну какая удаленка? Мы пытались как-то пристроиться, записывали видео… Сначала было прикольно, а потом надоело.
Игнат Кравцов: Первый совместный концерт после самоизоляции мы сыграли на фестивале «Дубрава». Это было настолько свежо! Настоящее живое выступление… Я даже переосмыслил, насколько важно людям просто собираться вместе. А уж играть — вообще праздник!
В 2015 году у вас вышел альбом «Open Strings». Игнат там играл, но на обложке были указаны только Женя и Антон. В какой момент вы поняли, что Игнат — тот самый «секретный ингредиент»?
Евгений Лебедев: Сразу было ясно, что это неотъемлемый элемент трио. Мы долго работали с Антоном в разных составах. Когда впервые выступили втроем и со струнным квартетом, Антон сказал: «Давай запишемся. Музыка есть, надо ее сделать». Антон всегда дальше смотрит, а я еще, наверное, не до конца понимал, куда это может привести. Нас всё чаще приглашали выступать, и было странно, что это проект на двоих, когда есть Игнат, без которого, собственно, и проекта-то не будет. Почти сразу после выхода альбома мы стали думать, как назваться. Решили не ломать голову: пусть будут просто фамилии.
В джазе понятие «группа» — довольно редкое явление. Обычно есть лидер, а состав ансамбля может меняться. У вас постоянный состав. А лидер есть?
А.Р.: Мне кажется, само название всё по местам расставило. Каждый из нас решает какие-то дополнительные задачи, кроме музыкальных. Кому-то нужно договориться с организаторами концерта. Кто-то занимается дизайном, придумывает рекламные штучки. Кто-то пишет ноты. Причем все эти задачи переходят от одного к другому. В общем, всё так распределилось, что борьбы за лидерство нет.
Спорите?
Е.Л.: Конечно!
У кого последнее слово?
И.К.: Большинство решает в основном. Получается два к одному, и комбинации бывают разные.
А.Р.: Мне кажется, каждый в чем-то идет на компромисс, иначе просто невозможно функционировать вместе.
Об авторской музыке и русской традиции
Вы сразу стали играть оригинальный материал. На афишах и в анонсах про вас иногда пишут: «Авторская музыка». Не хочется ли вам на какое-то время вернуться к джазовым стандартам? Или уже неинтересно?
Е.Л.: Мы периодически это делаем. Другое дело, что не записываем. Но всё равно мы выросли на джазовой традиции и периодически можем на саундчеке сыграть какой-нибудь стандарт, а потом не играть его на концерте.
А.Р.: Кстати, слоган «Авторская музыка» мне не нравится… Он отпугивает людей. У нас сегодня концерт, почти полный зал. Почти. Здесь помещается восемьдесят человек. И странно, что в таком огромном городе очень трудно собрать восемьдесят человек. Поэтому слоган я бы изменил.
А как бы вы охарактеризовали свою музыку? Всё-таки джаз?
И.К.: Джазовое трио, вообще джазовая музыка — это определенный стереотип. В России джаз ассоциируется с очень странными вещами: гангстеры, шляпы, сигары и обязательно саксофон. Или труба, которую называют саксофоном, и наоборот. А мы стараемся от этого уйти. Очень сложно говорить, что мы джазовое трио, потому что здесь много элементов вообще не из джазовой музыки. Электроника, например.
Да, вы стали еще больше использовать электронику. «Run» с нового альбома — это уже практически техно.
И.К.: Мы всегда старались расширять рамки. Но придерживаемся акустического звучания в большинстве случаев. Для записи «Run» Женя мог бы обвешаться всякими синтезаторами, но нет, там только рояль с эффектами.
Одна из сквозных тем в музыке LRK Trio — взаимодействие с фольклором, русскими народными мотивами. Как вы поняли, что вам хочется пойти этим путем?
Е.Л.: Это больше от меня, а ребята терпят, потому что да, я народник. Я изначально играл в ансамбле «Рябинка» на аккордеоне. Но когда услышал джаз, понял, что если захочу заниматься музыкой, то это будет что-то джазовое, импровизационное. Потом, когда я уехал учиться в Америку, меня, как говорится, накрыло. Я слушал много русской музыки — и народной, и симфонической. В Бёркли очень много студентов из разных стран. Индийцы, например, играют свой джаз, умудряются и коннакол туда вставлять. Педагоги никогда за это не ругали — даже, наоборот, поощряли. И тогда я стал пытаться внедрять русские мотивы. Особенно мне нравится, когда получается положить их на какие-то современные ритмы. Тот же broken beat, как Игнат у нас делает.
Почему другие наши джазовые музыканты редко взаимодействуют с русской традицией? Это какой-то комплекс?
А.Р.: Да. Боязнь того, что скажут другие. Это мешает. И вообще, всё идет от обучения, мне кажется. От навязывания педагогами своих вкусовых пристрастий студентам. Педагог в наше время очень часто мог сказать, что вот это неправильно, это плохо, а вот это хорошо. Я изначально поступил в училище на классическое отделение. У меня вроде лихо получалось, и моя педагог-виолончелистка хотела из меня сделать классического контрабасиста. Я занимался, а в свободное время включал джазовые записи и пытался что-то вместе с ними играть. Один раз включил Джорджа Бенсона, а она заходит и говорит: «Сейчас же выключи эту гадость! Чтобы я больше никогда не слышала этого здесь!» И меня просто перемкнуло… Я тогда четко понял, что буду заниматься джазом. Не каждый может так сделать. Не хватает силы духа, чтобы сказать: «Я буду писать свою музыку и пытаться вселить энтузиазм в других».
О концепции, интерлюдиях и сингле
Есть ли у нового альбома концепция, которая объединяет его? Почему, например, интерлюдии играет только Антон? Его контрабас — это какой-то смысловой мостик между композициями?
И.К.: Мы всегда втроем — песня за песней… А тут Антон предложил сделать такие вкрапления и прислал записанный дома материал. Нам очень понравилось, и мы подумали, а почему бы не использовать это как зарисовки. Часто так делают Чик Кориа или Гилад Хексельман. Причем в интерлюдиях Антона есть определенный словесный шифр.
А.Р.: Дело в том, что первая из этих контрабасовых мини-композиций называется «If», вторая — «To», а третья — «Return». Если сложить, получится «If to Return». А заложен в этом такой смысл: что было бы, если всё вернуть? Сказать человеку: если отмотать тебя обратно в детство, стал бы ты заниматься тем же, чем занимаешься? Все мы раздумываем: а чего нам не хватает, что бы мы сделали по-другому?
Е.Л.: Мне эти контрабасовые интерлюдии просто нравятся. А если в целом о концепции… Все композиции имеют четкое название и, мне кажется, соответствуют ему. Первый трек состоит из нескольких частей. Получилась сюита о человеке, живущем в современном городе. Композиция «Через зиму» — о том, как мы страдаем от холода, а «Memory Moment» всё скрепляет в какую-то единую картину. Каждый трек — это момент из жизни, а сольный контрабас как будто рассказывает о следующей пьесе. И лично для меня он символизирует одиночество человека в огромном современном мире.
За две недели до выпуска новой пластинки вышел сингл «Evening». Почему именно он? Тому, кто не слышал альбом целиком, может показаться, что сингл обрывается на полуслове. Вдобавок он тоже построен на басовом соло, а это довольно неожиданный выбор для продвижения релиза среди широкой публики.
А.Р.: Когда я стал делать проморолик и начал подставлять туда музыку, мне показалось, что именно этот трек будет работать. И я сразу ребятам написал: «Вы не против, если мы выберем вот это для сингла?» Они сказали, что не против. Это первое. Во-вторых, что такое джазовое трио? Рояль, контрабас, барабан, а доминанта — всегда рояль. И я подумал: давайте в этом случае доминантой будет бас.
И.К.: «Evening» — это кусок, в котором максимально полноценно звучит группа. И рояль есть, и барабаны, и ритм, и энергия, и плотность — всё там присутствует.
О продажах и мотивации
Премьера альбома состоялась в Японии. Как сложилась ваша связка с этой далекой страной?
И.К.: Триггером или, так сказать, медиатором послужила Маюми, давняя Женина поклонница. Она вышла на человека, который там занимается концертами. Всё ему понравилось, мы договорились, приехали и выступили там. Потом он решил нас еще раз пригласить.
И в Японии у вас вышло два «живых» альбома.
А.Р.: Да, это его идея была. Он написал: «Я буду записывать каждый концерт, потом вам пришлю, вы выберете лучшие треки. Я издам диск, и он будет включен в цену билета». То есть люди, которые покупали на нас билеты, уже знали, что после окончания тура будет выпущен диск. И каждый, кто купил билет, получит этот диск.
Е.Л.: Но это не сработало бы в России.
А когда вы записываетесь здесь, оплачиваете всё сами?
А.Р.: Да, втроем скидываемся, и всё.
Е.Л.: Япония нам во многом отбивает затраты, потому что японцы до сих пор покупают диски. Мы продали там не один чемодан дисков.
То есть для джазового музыканта способ отбить выпуск альбома — это…
А.Р.: Прямые продажи дисков на концертах и тур.
Что с продажами на стримингах?
А.Р.: Это вообще тухло. Не работает. Только, наверное, топ-артисты получают… Есть много талантливых ребят, но они просто не знают, как себя продвинуть. И мы не знаем, как себя продвинуть. Мы играем в клубах, стараемся собрать полный зал, записываем пластинки, иногда делаем концерт побольше… Да, получается, но вы не представляете, каких душевных и физических затрат стоит это всё делать. Это очень тяжело.
А какая у вас тогда мотивация заниматься этим?
А.Р.: Мне нравится, и у меня есть вера. Вера, надежда, любовь — вот и вся мотивация моя.
Е.Л.: Я для себя давно так решил, и это сразу отпустило все проблемы. Я счастлив, если кому-то по душе то, чем я занимаюсь, и не хочу прекращать.
И.К.: У меня мотивация похожая — мне просто нравится. Опять же, меня мотивируют и другие моменты: например, ясная для восприятия, но при этом непростая для исполнения музыка. Стремлюсь к такому равновесию. Ну, и образность в музыке — это, пожалуй, самое ценное. Вот чего я хочу.
О российском джазе
Как вы считаете, в российском джазе сейчас происходят какие-то изменения в лучшую сторону?
Е.Л.: Конечно. Мне нравится то, что делает Пётр Востоков, который собрал оркестр из молодых ребят. Я не знаю, какая у них там обстановка, но со стороны выглядит так, что всё отлично. Он играет и в консерватории, и в больших залах, у него аншлаги. Для меня его пример очень вдохновляющий. Я вообще не понимаю, как он всё тянет один, но это здорово.
Кто сейчас ваши любимые джазовые музыканты в России?
Е.Л.: Отличный вопрос, потому что есть много музыкантов, которых я могу назвать. Совсем недавно я выступал на Сахалине и играл с барабанщиком Александром Кульковым. Я смотрел на него и думал, что он даже не понимает, насколько круто владеет инструментом. Или вот [гитарист] Женя Побожий, с которым мы тоже сейчас играли на Сахалине. У него абсолютное знание любых стилей. И я видел, как он работает в студии — это просто суперпрофи.
А.Р.: Мне на ум пришел Саша Папий, наш товарищ. Очень талантливый гитарист. У него есть много классной музыки, он прекрасный музыкант. Я ему всё время говорю: «Саня, тебе надо сделать диск». Еще [басист] Макар Новиков с очень клевым проектом «Stereobass».
И.К.: Я бы отметил [саксофониста] Андрея Красильникова и его квартет. Очень музыкально и очень цельно. Из молодых мне любопытен проект [пианиста] Арсения Рыкова с [барабанщиком] Виталием Эповым и [басистом] Николаем Ольшанским. Они на хорошем таком пути, правильном.
Track by track: о композициях с альбома
Е.Л.: В начале мы хотели создать большое полотно — сюиту. Первый трек называется «Утро». Утро у всех разное, конечно, но каждый найдет там что-то свое. Утро перетекает в день. Хотя композиция называется «Длинный день», она довольно короткая, но у меня при прослушивании возникает ощущение длинного, тяжелого дня. Потом — «Вечер». Там у нас солирует Антон на бас-гитаре. После вечера должна быть ночь, но мы пошли необычным путем, и закрывает сюиту композиция, которая называется «Бег». Почему бег после вечера? Думаю, тут каждый сам найдет для себя ответ. Затем следует интерлюдия Антона на контрабасе…
А.Р.: …которая разделяет насыщенную событиями сюиту и следующий трек, «Memory Moment».
Е.Л.: Это заглавный трек. Он начинается со вступления из радиоприемника с порванным динамиком. Звучит пафосный оркестр, но весь его пафос пропадает из-за этого сломанного динамика. Это отсылка к названию трека: он о воспоминаниях – приятных или сложных, может быть, трогательных… После вступления начинается достаточно жирный грув барабанов. И кажется, что сейчас что-то такое грянет, а там — меланхоличный рояль. Смысл здесь — в противопоставлении меланхолии и напора. И после этого трека опять у нас сольная вставка контрабаса.
А.Р.: Нет, там вступает девичий квартет «Алёнушка», 87-й год. Дело в том, что моя жена из Свердловска, как Игнат. И она занималась в детском коллективе «Алёнушка». Это был очень известный коллектив, полноценно гастролирующий. Девочки играли на музыкальных инструментах, пели и танцевали с инструментами. Уникальный ансамбль с огромной программой. Я нашел дома записи с репетиций, взял этот кусочек и подумал, что он подойдет к Жениной песне «Через зиму». Подставил и отправил Жене, а он сказал: «Да клево вроде, классно». И так получилось, что эти девушки превращаются в метель, в звук метели. А дальше у нас опять контрабас что-то рассказывает. Там немножко сумбурный и растрепанный сольный эпизод, настраивающий как раз на Женину пьесу «Петрушка».
Е.Л.: Название Антон придумал. А я потом понял, что и тональность, как в «Петрушке» Стравинского, и лад тот же используется. Но на вообще Стравинского не похоже. Там у нас, кстати, неожиданно врывается саксофон, который работает на образ Петрушки.
А.Р.: Это наш достаточно близкий друг, польский саксофонист Гжех Пиотровский. Он так продвигает свою музыку, что если бы мы делали так же, то джаз просто поглотил бы весь шоу-бизнес. Он мыслит глобально.
А после «Петрушки» уже «Return»?
А.Р.: Да, «Return». Либо вернуться обратно к прослушиванию альбома, либо… Но я уже раскрыл вам секрет трех названий.
Беседовали Лев Боровков и Александр Аношин
Фотографии предоставлены музыкантами
