Борис Бородушкин:
«Можно на сцену
выйти в кедах»

3 июня в Малом зале Красноярской краевой филармонии трио Макара Новикова даст концерт вместе с вокалисткой Алиной Енгибарян. Участники коллектива также проведут джазовую резиденцию, открытую для местных музыкантов, уже третью в этом году (первые две провели Квартет Алины Ростоцкой и LRK Trio). Организацией этих и подобных проектов в Красноярске занимается «КипрейJazz» — концертное агентство, состоящее из одного человека. Знакомьтесь: Борис Бородушкин, настоящий подвижник и энтузиаст, — киномеханик «Дома кино», который в свободное от работы время на собственные или грантовые средства привозит в город современный джаз. По просьбе «Джазиста» Сергей Мезенов встретился с Борисом перед очередной резиденцией, помог занести контрабас и клавишные, а заодно записал его рассказ о пути к джазу, отзывчивости сибирской аудитории и о том, чего не пощупаешь. 

Сейчас в принципе тяжело что бы то ни было делать.

Образование у меня искусствоведческое: музыкальная школа, художественная школа и вот факультет искусствоведения. По специальности я не работал — я не знаю, где у нас работают искусствоведы. Сейчас я в основном киномеханик, но вообще успел поработать, кажется, во всех бюджетных учреждениях культуры Красноярска. В музее «Площадь Мира» — правда, монтажником, хотя искусствоведение к тому времени уже закончил. В ТЮЗе — отвечал за какую-то педагогическую деятельность: актеры, какие-то читки, еще что-то. Как-то не прижился там, довольно сложно войти в эту семью. А потом в 2012 году я пришел в филармонию. Не помню уже, как так получилось, что я стал заниматься именно джазовым направлением. Нас как-то так поделили, всё было вперемешку: я занимался и джазовыми, и народными коллективами — всем подряд.

До филармонии я джазом особо не интересовался, и мне, в концертный отдел филармонии, пишет письмо некто Юрий Льноградский, пишет очень длинно. И я офигеваю, честно говоря, потому что никто до этого такие длинные письма не присылал. Обычно музыканты самопродвигаются как? Пишут, где родился, где крестился, в каких конкурсах участвовал, на каких фестивалях выступал, — и дальше какой-то бессмысленный список имен, с которыми играл, и ссылки на YouTube. И ты должен этим как-то вдохновиться, чтобы организовать их концерт. А тут, значит, Юрий расписал множество вариантов: кого можно привезти, когда, в каком формате. В итоге из предложенных им артистов мы остановились на трио Plaistow. С этого момента картинка в моей голове расширилась, я понял, что есть что-то помимо обычных джазовых стандартов. Я не могу сказать, что Plaistow относится именно к джазу — скорее это такой европейский подход, когда всё очень выверено, очень мало свободы, сложно сшито, но при этом не страшно для слушателя.

Был еще фестиваль «ЕниJazz», который параллельно организовала филармония. На нем не было ничего особенного, кроме того, что мне удалось привезти польского пианиста Лешека Можджера. Это совершенно потрясающий чувак: он как-то играл на опен-эйре для 60 тысяч человек — и он может держать такую аудиторию один. У нас он играл в малом зале, а на следующий год уже в большом, я как-то так протолкнул его. Почему-то я зацепился за него, и он почувствовал доверие и не подвел. На этом же фестивале я познакомился с нашими ребятами из LRK Trio, когда еще они не были такими раскрученными, как сейчас. Это был их первый приезд в Красноярск.

Если бы сейчас кто-то сказал мне: «Давай делать фестиваль», — я бы, наверное, отказался. Для меня лучше делать какие-то концерты раз в месяц или два, чем один раз в году выложиться, привезти коллективы, устроить праздник на три дня — и всё, забыть до следующего года. Сейчас, в условиях пандемии, в принципе тяжело вообще что бы то ни было делать. Хватаешься за любой грант и готов полюбить всех, не важно, кто это будет — финно-угры, поляки, швейцарцы… Это, может, звучит достаточно грубо и утилитарно, но я готов полюбить любую народность сейчас, если она предоставляет грант на приезд, на культурный обмен. Португалия? Отлично. Найдем в Португалии музыку, привезем сюда. Швейцария? Пожалуйста, готов со всеми работать, лишь бы это было какое-то совместное движение друг к другу.

Я ухожу, я сам смогу.

В филармонии я проработал четыре года, с 2011-го по 2014-й. Потом думал, что уход был таким обиженным шагом: мол, я ухожу, я сам смогу. Я ушел, а товарищ Юрий Льноградский остался — и стал свои прекрасные предложения делать уже лично мне. Начинал самостоятельную промоутерскую деятельность я очень неуверенно; да и до сих пор не сказать, что много делаю — у «КипрейJazz» даже нет собственного сайта. Так или иначе, предложения продолжали поступать. Это было приятно, подстегивало к тому, чтобы всё-таки продолжать заниматься организацией концертов. Но уже на других условиях: нужно самому брать в аренду зал, технику, платить дизайнеру. Постепенно этот процесс увлекает, затягивает. 

Ты за всё отвечаешь сам, тобой никто не управляет. Никто не говорит, какую музыку тебе нужно привозить. Можно на сцену выйти в кедах. В Малом зале филармонии мне запретили однажды выходить в кедах, еще когда я был сотрудником — мне нужно было объявить музыкантов перед началом концерта. Это как раз с Plaistow было, администратор зала сказала: «Вы не можете выйти в этой обуви». Я возражаю: «Почему? Музыканты так же выглядят». Она отвечает: «Музыкантам можно, а вам нельзя». Я расстроился. Музыканты подошли, спрашивают, что и как, я им сказал, что уже их объявил. И, в общем, они вышли без объявления — сели и играли полтора часа, тоже без лишних разговоров, потом только что-то сказали в конце. Кстати, забавная история с этими кедами. Лешек Можджер, этот польский музыкант, играл в кедах. После концерта ко мне подошла какая-то дама и сказала: «Как же так? Музыка великолепная, но я всё время думала про кеды, в которых он играет». И я подумал, что для кого-то это, видимо, важно всё-таки. Кеды. Можно же закрыть глаза и не обращать внимания на обувь… 

Я не могу себя назвать никаким джазовым знатоком, мне не нравятся фразы типа «А сейчас вы услышите всем вам знакомые вещи», которыми часто предваряют выступления. Для меня важно не то, что человек распознает знакомую ему мелодию, а то, что он получит новый опыт, ощущения, отправится в неожиданное путешествие. Потому что, по большому счету, эта новая европейская музыка, которую мы привозим, не всегда про джаз. Она скорее про свое авторское какое-то видение, про расширение границ. Европейцы такой материал очень спокойно играют и очень уверенно к нему относятся. Мы в России только-только, мне кажется, к этому приходим. Лишь в последние годы российские коллективы стали записывать свои авторские альбомы. Может быть, пришло время как-то по-своему выражать себя.

Они понимают, что приезжают не в филармонию, не в клуб, а конкретно к Борису.

Льноградский работает в основном с европейскими музыкантами, с европейскими фондами вроде швейцарского фонда Pro Helvetia — спасибо им за то, что так вкладываются в культуру. Юрий их цепляет вот на что: «Ребята, вы едете в Россию. Вам не удастся хорошо подзаработать, это не европейские гонорары, но зато вы сможете проверить свою музыку — и проверить ее вы сможете на более молодой аудитории». Потому что в Европе джаз — европейский джаз, сложный, авторский — слушает довольно взрослая аудитория, это не 25–30 лет, гораздо старше. А у нас аудитория достаточно размыта, ходят начиная с 25-ти и до 50-ти, примерно так. Это очень большой разбег, что прикольно. Европейским музыкантам нравится, когда они играют музыку разным поколениям: своему, постарше и помладше. В этом смысле они действительно проверяют себя и свою музыку — как публика реагирует, как отзывается. А у нас люди нормально на самом деле реагируют, потому что мы тоже любим всё новое, новый опыт, новые какие-то ощущения.

И, опять же, европейцы понимают, что они приезжают не в филармонию, не в клуб, а вот конкретно к Борису. Это изначально проговаривается с ними в переписке через Юру. Он говорит: «Ребята, вот в этом городе у вас будет филармония, вот тут — “Ельцин-центр”, а вот здесь будет Борис; непонятно, сколько получится по деньгам, но встретят хорошо». Грубо говоря, где-то так. Либо мы фиксируемся на какой-то сумме и ниже уже не падаем. То есть, что бы ни случилось, даже если я заработал меньше, я обязан заплатить им эту сумму. Если всё шикарно пойдет, я могу заплатить на 10–20 % больше. Экономика непредсказуемая, короче, это же не картошку продавать. Иногда выходишь в ноль, иногда в плюс, пусть и небольшой, иногда в минус, бывает и такое. Есть много факторов, всегда по-разному получается. Может быть, что-то недосчитал, чего-то не учел. Я делаю средний ценник на билеты, но, по ощущениям, наполняемость всегда от самого коллектива зависит, от рекламы. Откуда деньги беру? Это собственные средства. Абсолютно разные комбинации могут быть, иногда занимаю. Всё зависит от проекта. Например, если я делаю сразу серию концертов одного коллектива в разных городах, для музыкантов это означает снижение оплаты, потому что моих организационных вложений больше, я занимаюсь их перемещением. 

Я не расширяю штат, не нанимаю сотрудников, всё это остается на уровне какого-то агентства с одним человеком. К самому концерту я подключаю своих друзей, ищу помощь еще где-то, иногда волонтеры случаются, но по большому счету всё зациклено на мне. Не потому, что я не отпускаю ответственность — просто я справляюсь с одним коллективом, мне так кажется, и нет больших средств, чтобы оплачивать целый штат или устраивать целый поток концертов. До пандемии получалось держать темп «концерт в один-два месяца». Можно ли такой масштаб считать полноценным агентством? Ну, не знаю, если я плачу деньги за аренду зала и за технику и беру деньги со зрителей, и всё это официально, по договорам, значит, это всё-таки коммерческая деятельность, мы же всё проводим через юрлицо. Своего я не завожу с точки зрения экономии, потому что есть уже существующее юрлицо Льноградского — мы всё делаем через него.

Формат джазовой резиденции — это очень клево, мало кто в Сибири подобное практиковал.

У меня есть ощущение, что одним европейским авторским джазом погоды в Красноярске не сделаешь. Джазовым обучением у нас никто не занимается, а если обучаться, то удобнее на базе каких-то стандартов. Изучать импровизацию, ритм, время, композицию, взаимодействие друг с другом, эту всю штуку — это невозможно сделать на базе авторского джаза. Даже если какой-то европейский коллектив со своей авторской музыкой и мог бы сделать некую резиденцию, мастер-класс, непонятно, насколько бы местные ребята могли у него это подхватить, усвоить. Когда возникла идея делать джазовые резиденции, я решил, что имеет смысл звать именно российских музыкантов, у которых большая джазовая школа. Как правило, те, кого я приглашаю, очень долго играли в разных клубах, на разных площадках, у них огромный опыт. Это уже без Юры — он работает только с европейскими музыкантами, а не с нашими, и тут я уже всё делаю сам. 

Про формат джазовой резиденции я прочитал у Кирилла Мошкова еще в каком-то далеком году в книжке про индустрию джаза в Америке — он там рассказывал, как устроено обучение в Бёркли. В этом колледже преподавательскую деятельность ведут известные музыканты. Их выписывают на две недели, к ним записываются на занятия, и они параллельно со своим концертным графиком выделяют время, приезжают и практикуются вместе со студентами. На меня это произвело сильное впечатление: как если бы художников учили не профессора и лекторы, а реальные художники, которых бы специально привозили. Фишка в том, что это не стопроцентно преподаватели — возможно, у них и нет преподавательского образования, зато у них вагон практики. 

Самую первую резиденцию мы делали еще в рамках фестиваля «Ениjazz» через грант от «Фонда Прохорова». То, что проведет в начале июня трио Макара Новикова, — уже третья резиденция в одном только 2021-м, получается. Мне кажется, это клево, мало кто в Сибири подобное практиковал. Тут встречаются красноярские музыканты и московские мастера — и концерт, и мастер-класс, и джем, в общем, всё сразу. Такой формат дает очень сильный толчок местным музыкантам, потому что приходят и совсем новички, и ребята, которые играют в филармонии. Расцветает какая-то жизнь, и во время резиденции, и после нее. Все вдохновляются. И вдохновляются не тем, чтобы скорее научиться и поскорее отсюда съехать, в Москву или в Питер, — потому что, как правило, всё джазовое обучение сосредоточено там, в Москве и Петербурге, в Гнесинке какой-нибудь.

Мне кажется, музыканты должны всё время учиться, у кого-то подсматривать, играть со всеми, с кем могут. Всеядны должны быть. Я к тому, что такая резиденция — один из способов никуда не уезжать, а расти здесь и быть сильнее здесь. Патриотичная вещь, ну да. Местная кухня. И она сейчас, мне кажется, растет. В последней резиденции у нас уже было 60 участников, это самый большой набор. Из разных городов: Абакан, Кемерово, Железногорск, Дивногорск, Новосибирск, даже из Екатеринбурга есть. Значит, во всех этих городах ничего похожего нет, а вот здесь, в Красноярске, — есть. И в чем фишка опять же этих мастер-классов? В том, что их нельзя назвать мастер-классами. Нет лектора, который сидит перед тобой и говорит, какой он замечательный и крутой; смотрите на меня и учитесь, значит, моей технике. Нет такой задачи. Есть задача всё делать вместе, максимально напрактиковаться. Даже нет задачи выбрать самых лучших и профессиональных — и только с ними заниматься. Все участники пригодятся: кто какой кусок тянет в общем объеме, тот его и возьмет. Но в основном такой формат, конечно, рассчитан на аудиторию не совсем уж новичков, а тех, кто владеет инструментом, читает ноты и так далее. Ты можешь, конечно, и не читать ноты. Можешь просто поучаствовать, но это будет пассивное участие.

Все хотят себе «что-нибудь джазовое» на вечер — что-то «мягкое, негромкое».

Что вообще происходит с джазом в Красноярске? Ну, что-то происходит, какие-то джемы. Постоянно открываются новые заведения, и все хотят себе джазовое что-нибудь на вечер. Что-то «мягкое, негромкое» — об авангарде тут никто не думает, его, мне кажется, просто нет. Как правило, это всё играют молодые ребята, выпускники и студенты местного музыкального колледжа. Перетекают из клуба в клуб и играют. Есть какие-то устремления в авторскую тему, есть Nova Trio, например. Но у большинства единственный способ как-то вырасти — только на такой исполнительской школе, играя джазовые стандарты. Мне сложно судить, я не джазовый музыкант, я как-то это всё со стороны наблюдаю. И так очень много активностей придумываю и до конца не понимаю, нужно ли это местным музыкантам. Вот я сейчас привезу классного исполнителя, а на него кто-нибудь придет? А если я устрою мастер-класс какого-то авторского швейцарского коллектива, это людям зайдет вообще? Я не знаю. 

Про организацию концертов местных исполнителей я думал, но, честно говоря, они сами справляются, я просто передаю контакты. Бывает, кто-то обращается, пишет: «Боря, где у нас можно послушать какой-нибудь элитарный джаз?» Или: «Нам нужен джазовый коллектив, найди нам». Я просто им отдаю контакты, хотя мог бы вести переговоры и тоже на этом зарабатывать. Мне кажется, рынок тут очень просто устроен: это всё какие-то корпоративные запросы, когда нужен коллектив на мероприятие. Но вот чтобы самому что-то придумать и сказать: «Ребята, вы сейчас играете вот такую программу, и мы делаем с вами концерт», — до такого я еще не дошел. Но точно могу сказать, что в Красноярске есть музыканты такого уровня, что к ним можно привезти любую — либо московскую, либо европейскую — звезду и сделать с ними совместную программу. Это можно. 

Может быть, мы просто не избалованы музыкой, у нас ее мало, и мы этот голод пытаемся сохранить.

Я привожу музыку, которая лично меня цепляет. Я это уже давно понял, это такой проверенный ход. Если мне лично коллектив нравится, он меня цепляет какой-нибудь одной композицией, каким-нибудь видео, — всё, это единственное, что имеет значение. Я уже поверю в этот коллектив. Этого хватает, чтобы его просто привезти и послушать их программу целиком, посмотреть, что они делают на самом деле. Как правило, это инструментальная музыка, не вокалисты. Если меня от этого прет, значит, и другие могут почувствовать то же самое. Публика в Красноярске, мне кажется, вполне отзывается, она уже много видела всякой музыки. Возможно, я привожу не то, что ожидает большинство, но всё равно люди приходят. В среднем, наверное, на мои концерты ходит человек четыреста–пятьсот. Малый зал филармонии. Я могу с гордостью сказать, что некоторые концерты, которые проходили в Красноярске, были у коллективов успешнее, чем в этом же туре в Москве или Петербурге, многочисленнее по зрителям. Может быть, мы просто не избалованы музыкой, у нас ее мало, и мы вот этот голод пытаемся сохранить, чтобы он удерживался. Аудитория, короче, довольно благодарная. 

Мне хотелось бы развиваться и развивать эту аудиторию. Это очень разная аудитория: и художники, и дизайнеры, и архитекторы. Музыканты тоже, из разных абсолютно направлений. Из рок-групп тоже ходят. Возможно, мои концерты — это то, что Красноярск делает каким-то разным. Мне говорили ребята из Железногорска, которые переехали в Москву: «Борис, с твоим проектом “КипрейJazz” Красноярск преобразился, он стал другим, без него было бы гораздо хуже». Это приятно. Я не могу сказать, что есть какой-нибудь измеримый результат, который можно проследить: вот привезли много европейского джаза в течение нескольких лет, и что-то поменялось. Итоги никак не пощупаешь, не проверишь; непонятно, что может поменяться, только отношение общества к такой музыке. 

Если зритель всё еще ей интересуется, значит, эта разность, эта «другая» музыка еще не надоела. Публике всё еще интересно, что же там эти музыканты насочиняли. Потому что, может, в той же Европе они никому не нужны — а у нас нужны. Хотя это я сейчас сильно занизил ребят, конечно, но по большому счету мы же привозим коллективы, которые нам интересны, а не громкие имена. Почему мы не привозим звезд? Это тоже понятно — в силу экономических причин. И это тоже идеологически выверено, потому что смысл концертов кипрейджазовских, как же его определить-то так… У меня банальные вещи в голове, типа «встреча с новым», новым опытом. Невозможно до конца понять и сформулировать вот это ожидание. Я никогда не рекламирую музыкантов как «самых лучших», «самых-самых», ну зачем это всё? Мне кажется, у нас на концертах царит домашняя атмосфера. Вроде ребята играют что-нибудь такое зубодробительное, а потом получают теплый ответ от зрителей. По-разному бывает, разная музыка, разная аудитория. Даже если что-то и не зайдет, это тоже новый опыт, и это не страшно. Вообще ничего не страшно.

Об авторе

Сергей Мезенов

Журналист, музыкальный критик. Люблю музыку с первой кассеты Depeche Mode, записанной в 10 лет в студии звукозаписи в универмаге возле дома, пишу о ней всякое с 2004 года. Сейчас меня можно встретить в основном на Colta.ru, Makers of Siberia и в собственном паблике What Is That Sound.

Добавить комментарий

Jazzist в соцсетях

Архивы

Свежие комментарии