В аннотации к новому альбому братьев Петяевых “The Assembled”, который посвящен «жизни и борьбе» Льва Троцкого, гитарист Павел Петяев пишет: «Диссонансы и даже какофония — не самый ли это подходящий саундтрек к эпохе войн и революций? А воля к борьбе и бесстрашие необходимы музыканту, так же как и революционеру». Насколько пластинка революционна, разбираются наши авторы Юрий Виноградов и Александр Аношин.
Юрий Виноградов:
Дуэт Павла и Петра Петяевых, разросшийся до большего состава с тремя саксофонами, ударными, фортепиано, бас-гитарой, тромбоном и трубой, выпустил альбом “The Assembled”. Он посвящен неоднозначной фигуре Льва Троцкого, мыслителя-марксиста и революционера.
Как пишет Павел Петяев в аннотации к альбому, музыка — «мирный и бескровный способ протеста против серости и мещанства». Я бы не назвал эту музыку революционной и неслыханной, она балансирует между фьюжн и фри-джазом. Сложные, но равномерные ритмические пульсации расцвечиваются необычными гармониями и тембральными эффектами. Как отличить фри-джаз от других форм радикального джазового музицирования? Фри-джазовый музыкант часто отходит от «сетки», от предсказуемости. Хаоса, энтропии, эрозии структуры в таком музицировании больше, и музыка кажется более плотной, тяжелой, смутно-расплывчатой, информационно насыщенной: фри-джаз позволяет себе отходы от тональности, иногда внезапные, неожиданные полифонические переклички, ритмические сбои и так далее. Если джаз в целом может быть описан метафорой линии, то фри-джаз — это пунктир, завитушки, наслоения и столкновения. «Обычный» джаз — это гомогенный, однородный ньютоновско-лапласовский космос, а фри-джаз — искривленное гравитацией сверхмассивных музыкальных объектов пространство-время. Именно такова музыка “The Assembled”: эстрадный джаз, чуть ли не мейнстрим, взрывается анархическим зарядом свободного музицирования.
На этом альбоме оркестровая, беспорядочная игра, алеаторический вихрь сменяется вполне четкими, певуче-полифоническими, практически диксилендовскими разработками. Хаос и порядок здесь мастерски отмерены, поэтому музыка не утомляет. Ее сложно упрекнуть в однообразии: фактура и плотность музыкальной ткани меняются, порождая вполне связное и драматичное музыкальное повествование.
Если это протест против будничности, банального зла, то такой протест давно стал самой жизнью музыкантов, их повседневностью. Поэтому рассказывают они о нем сдержанно, с достоинством, как о чем-то привычном и обыденном. Если бы я искал четкое и лаконичное определение для этой музыки, то воспользовался бы таким парадоксальным понятием, как «эстрадный фри-джаз», с помощью которого музыкант Илья Белоруков однажды метко охарактеризовал другой альбом. Фри-джаз с четкими ритмами, просторный, прослеживаемый, с распознаваемыми и даже запоминающимися мелодиями. “The Assembled” — альбом, который можно рекомендовать как опытным слушателям, так и начинающим знакомство с жанром. Полагаю, он принесет удовольствие и радость и тем, и другим.
Александр Аношин:
К четвертому альбому творческая артель братьев Павла (гитара) и Петра (саксофон) Петяевых расширилась до нонета и записала спонтанный концептуальный альбом “The Assembled”. На первый взгляд, «спонтанный» и «концептуальный» вместе смотрятся нелогично, но в случае с новой пластинкой Петяевых они, наоборот, органично дополняют друг друга.
Состав музыкантов Пётр Петяев, который давно вынашивал идею сделать запись в духе Globe Unity Orchestra Александра фон Шлиппенбаха или нонетов-тентетов Петера Брётцманна, подбирал интуитивно и приглашал даже тех, с кем не был лично знаком. Примкнувшие к костяку из братьев Петяевых и басиста Ивана Башилова барабанщик Пётр Талалай, пианист Федор Амиров и массивная медная группа (Виктор Коновалов — саксофоны, кларнет; Виталий Братухин — саксофоны; Константин Мамчур — труба; Яна Сидоркина — тромбон) перед началом студийной сессии не репетировали вместе, не обсуждали характер пьес, и, за исключением имевшей предварительный контур композиции “Lion in a Cage”, играли наугад и с чистого листа.
“Lion in a Cage” — сильнейший номер и центральная композиция альбома. Постепенно разворачиваясь из тягучего фри-блюза в размашистое звуковое полотно, где возникают отсылки и к полифоничному шапито-фанку Мартина Кюхена, и к огненной мингусовщине, и к раннему гэнгста-джазу, “Lion in a Cage” не только формирует музыкальный облик пластинки, но и становится ее смысловой основой. И тут уже начинается плутовской трюк Павла Петяева, который принеся в студию наброски «Льва в клетке», не стал объяснять, что за льва он имел в виду. Только потом, выбирая треки из трех часов записанного материала, Павел раскрыл участникам записи имя Льва Троцкого как центрального персонажа придуманного им фри-джазового мюзикла.
Несмотря на такой сценарный твист, концепция “The Assembled” не кажется притянутой за уши: первая композиция, “Ten Weeks in New York”, из неясных очертаний которой проступает размашистое фортепианное соло Амирова (по силе воздействия сравнимое со вступлением Маккоя Тайнера в “My Favorite Things”), рисует образ больших надежд; расшатанная диссонансами “Detention” отсылает к нервной переброске Троцкого в Россию и аресту в Галифаксе, построенная на круговерти ритмов раннего джаза “The Modern Circus” воссоздает атмосферу митингов в цирке «Модерн», а затем переходит в смыслообразующую “Lion in a Cage”, чьи отголоски будут слышны до конца альбома; в жестокой схватке духовых в “Hostage” отражается ужас кровавого хаоса Гражданской войны; а в отчаянии “Exile” и “My Car Is Going the Wrong Way” слышится боль не только личного крушения Троцкого, но и трагичной деформации самой революционной идеи. Завершается альбом вроде бы выпадающей из сюжетной канвы композицией “Petyaev and the Wolf”, в которой на переднем крае экспрессивно солирует Пётр Петяев, однако после минутной тишины на последнем отрезке вновь возникает тема из «Льва в клетке», которая обрывается неоконченной фразой Павла Петяева и как будто снова возвращает альбом к нулевой точке.
Наверное, применительно к спонтанной коллективной импровизации образ революции выглядит чересчур лобовым, но, рассуждая о звуковых особенностях “The Assembled”, его избежать не удастся. Чувствуется, как отсутствие наработанных связей побуждает музыкантов искать интуитивные точки соприкосновения. Композиции развиваются, повинуясь моментальным импульсам: то следуют за фортепианными всплесками Амирова, то подчиняются ритмической воле Талалая и Башилова, то уносятся вслед огнедышащему вихрю духовых. Звучание “The Assembled” формируется из трений, столкновений и искривлений, обретая из неясных очертаний плоть и стать, чтобы в конце вновь подвергнуться самораспаду.
Используя революционный образ как метафору творческого равенства, в итоге Петяевы непроизвольно создают образ неотвратимости отрицания. Музыка, создаваемая по законам революции, не может вступить в устойчивую фазу, поэтому “The Assembled” по истечении пятидесяти минут звучания сжигает себя дотла, не оставляя на пепелище ничего, кроме остатков грандиозной фантасмагории: не было на самом деле ни Троцкого, ни революции, умчавшейся в никуда под стук колес бронепоезда, который на самом деле оказался хрустом человеческих костей.
