Зачем нужна джазовая (и шире — музыкальная) критика и публицистика? Безусловно, она выполняет рекомендательную функцию. Многие люди, в том числе и я сам, читают рецензии в музыкальных блогах в поиске новой музыки, новых впечатлений. Однако, несмотря на определённую востребованность эта функция, по моему убеждению, вторична, как и функция выстраивания ценностной иерархии и распределения символических капиталов. Она лишь приятное и удобное дополнение к куда более важной функции критики — созданию дискурса, музыкального сознания. Благодаря критике возникают и распространяются способы говорить о музыке, выражать собственные впечатления.
Музыка начинается с чувства, восприятия. С помощью слуха мы воспринимаем звук, однако само по себе чувство слабо дифференцировано и неинформативно. Взятое в изоляции, оно не влечет впечатлений, не рождает музыкального образа. Последний создаётся усилиями, по большей части бессознательными, нашего рассудка, который наполняет формы восприятия чувственными данными, ощущениями — так, как пчела заполняет мёдом соты. Рассудок, наученный предыдущим музыкальным опытом, ведомый памятью и пользующийся собственными формами, которые вслед за Кантом мы можем с некоторой условностью назвать трансцендентальными, сравнивает и сочетает звуки, вычленяет интервалы и мелодии, распознаёт контрасты, то есть превращает изначально бесформенное чувство в разворачивающийся во времени звуковой образ.
В некотором смысле сознание слушателя повторяет работу композитора или импровизатора, так как создание музыкального образа — это бессознательный творческий акт. И именно этот образ, сплетённый из нитей воспринимаемого нашим рассудком, в свою очередь, вызывает эстетические переживания: пробуждается фантазия, возникает эмоциональный отклик, сопровождаемый чувством удовольствия или, напротив, раздражения. Таким образом, музыка не только дело чувства — музыку можно и нужно думать, ведь сами формы её восприятия уже к этому располагают. Пока структуры и формы воспринимаемой музыки не выражены в слове, они напоминают здание, контуры которого скрыты во мраке глубины; более того, они ещё не завершены.
Наш рассудок, безусловно, выстраивает общую структуру ощущений, но полноценным, ясным, определенным впечатлением музыка становится лишь тогда, когда мы выразили свой опыт в слове. Критика и музыкальная публицистика напоминают скульптора, который придаёт музыке, её воспринимаемому образу, отчетливость и завершённость. Своего рода последний штрих, которого жаждет сам творец музыки.
Бессловесные вещи, вещи, которые не осветил свет разума, чьи стихия — слова, будто бы ещё не существуют в полной мере. Они спутанны, неопределённы, застряли в вечном становлении между бытием и ничто. Критик, выражающий своё впечатление, помогает музыке Быть, а звуку — стать Вещью.
Зачем и для чего кому-то читать о чужих музыкальных впечатлениях? Не лучше ли чувствовать самому, непосредственно? Дело в том, что понимать и чувствовать мы учимся точно так же, как учимся говорить. Сначала ребёнок осваивает простые слова и стереотипные фразы, лишь потом в нём пробуждается поэтический и литературный талант, которым все люди, пусть и в разной мере, наделены. Точно так же и с музыкальным восприятием: чтобы научиться слушать творчески, воспринимать каждую пьесу индивидуально и облекать свои впечатления в сознательные формы, в речь, внутреннюю или внешнюю, мы должны поучиться у других людей, обогатить свой тезаурус музыкальных грамматик и оборотов. Таким образом, критик, разъясняя свои впечатления, проясняя структуру музыки, создаёт общественное музыкальное сознание как совокупность способов чувствовать музыку и понимать её, думать о ней, говорить о ней.
Любой музыкант счастлив иметь понимающих слушателей, способных слушать и отзываться поэтично, ведь прослушивание только с целью удовольствия кажется безответственной растратой. Слушать джаз или академическую музыку только ради эмоциональной щекотки сродни тому, чтобы пить старинное и благородное вино ради опьянения. Критик создаёт музыкальное сознание, по сложности и изобретательности сопоставимое с самой музыкой, в свою очередь, влияя на саму музыку и способы её производства. Мышление о музыке, выраженное в виде очерков, заметок, рецензий, становится исходной точкой диалога между слушателем и музыкантом, обогащая опыт каждого. Если музыкальное впечатление, данное интуитивно, как текучая и неустойчивая форма, можно сравнить с картиной, плоским, пусть и ярким изображением, то слово и мышление придают ему плотность, вещественность и глубину.
Речь — условие объединения разнородных способностей нашего сознания в целостность. Во внутренней речи мы обретаем самих себя, узнаём себя, сталкиваемся с загадкой существования, с миром. Язык — дом бытия, только в языке можно сформулировать вопрос о том, что значит быть, удивиться существованию, зафиксировать этот мистический и необъяснимый факт существования мира и нашей вброшенности в него. Без речи, оставаясь в потоке ощущений, раздражителей и реакций, мы были бы бессознательными биологическими машинами. Благодаря речи и разуму в этот мир приходит бытие, то, что длится, то, что освещено светом осознания. Без языка единое наше сознание, сплетённое с миром, распалось бы на частичные механизмы, личность была бы невозможна.
Именно поэтому так важна речь о музыке, она позволяет сделать её восприятие феноменом, захватывающем человека целиком, все его способности — восприятие, фантазию, мышление, память и так далее. Чем была бы наша Вселенная, если бы в ней не было сознания и мышления, не было бы речи? Массой инертной материи, сталкивающейся с безмолвным грохотом. Очень скучная, безрадостная картина. Кажется, что с утратой сознания Вселенная утрачивает нечто бесконечно ценное. Аналогично и с критикой: без изощрённого, утончённого мышления о музыке музыка лишается какой-то драгоценной возможности и полноты.
Как музыкант я чувствую острую потребность в компетентном слушателе, опыт которого будет сложен и полон нюансов. Мне не хочется, чтобы люди только раздражали себя ради приятных ощущений моей музыкой. Критик является своеобразным зеркалом, в которое может посмотреться музыкант; любому музыканту для его работы важен понимающий взгляд, взгляд другого, в котором можно увидеть себя. Возможно, образ зеркала не столь точен: вернее говорить о том, что критик не пассивно отражает, а творчески создаёт, намечает портрет музыки и, следовательно, самого музыканта.
Естественно, что речь людей, посвятивших себя делу мышления о музыке, упражнявшихся в нём, справляется с этим лучше, чем повседневная речь. Полнота музыкального опыта подразумевается музыкой, она требует сложного музыкального сознания, возникновению и углублению которого, по моему убеждению, должна способствовать музыкальная критика. И это её основная функция.