Шуток о британском саксофонисте и кларнетисте Шабаке Хатчингсе — в основном связанных с его забавным для русского уха именем, — в российских околоджазовых кругах рождается несоизмеримо больше, чем попыток разобраться в его творчестве. Артём Абрамов исправляет эту несправедливость и рассказывает о том, как обычный темнокожий паренек адаптировал лондонский джаз под вкусы молодой публики, всколыхнул целую волну похожей по стилю музыки, стал ее некоронованным королем, а потом оказался пленником им же изобретенной формулы.
Барбадос и Британия
Свое имя Шабака Хатчингс, родившийся в 1984 году в Лондоне, получил в честь египетского фараона Шабаки Неферкары — правителя эфиопских кровей, находившегося у власти в 716–701 годах до н. э. Мудрый и честный властитель запомнился истории отменой смертной казни, ремонтом плотин и дорог, а также завершением объединения Египта. Хатчингсу же шанса проявить себя в чем-нибудь великом долго не выпадало. Детство он провел в неспокойных переездах с места на место. Еще младенцем его увезли в Бирмингем, где матери-учительнице предложили более выгодную ставку, чем в столице. Но и там семья Хатчингсов не задержалась. Шабака пошел в школу, едва ему стукнуло шесть, и стал объектом систематических расистских нападок со стороны своих одноклассников. Учителя, видя, что Шабака справляется с заданиями на уроках куда быстрее сверстников, не знали, что с ним делать, и постоянно упрекали его в том, что мальчик расстраивает весь класс. Тогда мать Шабаки отправилась с сыном на свою родину — остров Барбадос, который ее семья когда-то покинула ради оказавшейся совсем не лучшей жизни в метрополии.
Через три года, привыкнув к новому для него месту, юный Шабака начал играть на кларнете. За инструмент он взялся, как говорит, просто от скуки. Первые музыкальные опыты Хатчингса были напитаны музыкой острова. Вместе со школьным ансамблем он исполнял калипсо, регги и сока — карибскую карнавальную музыку. На барбадосских карнавалах и состоялись первые выступления Шабаки, где он играл вместе со всеми, подключался к общему бесшабашному джайву. Никто из выступающих музыкантов не считал себя профессионалами. «Для такой роскоши остров был слишком мал», — позже вспоминал Хатчингс.
Саксофон — инструмент, благодаря которому Шабака Хатчингс получил изрядную долю сегодняшней известности, — увлек его в 15 лет, когда он послушал барбадосского исполнителя Артуро Таппина. Назвать стиль Таппина уникальным сложно, но именно его сладостный грув, основанный на переигрывании классики соула, в особенности Роберты Флэк и Лютера Вэндросса, указал Шабаке его собственный будущий путь. Через год Хатчингс покинул Барбадос и вернулся в Бирмингем. Старшая школа, где он завершал свое образование, включила его в оркестр, исполнявший произведения Дюка Эллингтона, Каунта Бэйси и Арти Шоу. Однако к тому времени Шабака сильно увлекся хип-хопом и практиковался с инструментом под альбомы рэперов Нэса, Notorious B.I.G. и E-40, подставляя партии саксофона под речитатив. Свинг его не очень интересовал, и джаз для Хатчингса был лишь возможностью дополнительно поупражняться.
Поменять свое отношение к жанру Шабаку вынудило выступление саксофониста Соуэто Кинча. Тот влегкую смешивал заковыристый речитатив с постбопом, что Хатчингса поразило сходу. Музыканты подружились. Шабака начал посещать еженедельные джем-сейшны Кинча The Live Box, подолгу гостил у него дома, слушая джаз и наблюдая, как Соуэто репетирует.
Первые годы в Лондоне
В 19 лет Хатчингс переехал в Лондон и поступил в Гилдхоллскую школу музыки и театра — одну из самых престижных британских консерваторий. Он был твердо намерен довести свои навыки игры на кларнете до совершенства. Как вспоминает сам Шабака, тогда он был просто одержим своим инструментом: вставал в 6:30, репетировал по три часа кряду, а потом шел импровизировать с самыми разными лондонскими музыкантами. Предпочитал он тех, кто не считал его игру впечатляющей. Параллельно учебе Хатчингс по наводке Кинча записался на курс Tomorrow’s Warriors. Эта образовательная программа с 1991 года пестует юные британские джазовые таланты, помогая им как улучшать чисто прикладные музыкальные навыки, так и продвигать свою работу. В Гилдхолле такой резвостью студента были не очень довольны, причем именно из-за ставшего заметным уклона Шабаки в джаз. В конце концов, поступил он изучать академический кларнет, а не джазовый; джазового отделения в консерватории на тот момент не было вообще. Трения с преподавателями не помешали юноше закончить бакалавриат Гилдхолла в 2007-м — и наконец-то целиком сосредоточиться на джазовой карьере.
Шабака Хатчингс послеконсерваторского образца и Шабака Хатчингс, которого мы знаем ныне, — два совершенно разных музыканта. Вот, например, его первая группа ZED-U, организованная вместе с другими выпускниками программы Tomorrow’s Warriors — басистом Нилом Чарльзом и ударником Томом Скиннером. Не торопитесь услышать здесь характерную для Шабаки пламенную игру; это врубной, но не слишком изобретательный кул-джаз.
Почерк Шабаки начал формироваться в следующие пять лет и отчасти стал результатом его творческой всеядности. В этот период музыкант мелькал везде и всюду. Его можно было встретить в Café OTO — Мекке импровизационно-авангардистского Лондона, собирающей музыкантов всевозможных экспериментальных жанров. А можно было застать на сцене клуба Ронни Скотта — пожалуй, самого консервативного джазового заведения города. Хатчингс подыгрывал легенде эфиопского джаза Мулату Астатке на его совместном альбоме с группой The Heliocentrics, помогал с первым альбомом трубачке Язз Ахмед, записывался дуэтом с прежним учителем Соуэто Кинчем. Но, вероятно, наибольшее влияние на него оказал тринидадский поэт Энтони Джозеф и его группа The Spasm Band. Они показали Шабаке, что джаз совершенно не обязан быть делом томительным и долго разгоревающимся, что им можно плавить слушателя с наскока и мигом.
Шабака Хатчингс и его группы
Впервые о Шабаке активно заговорили в 2012 году благодаря его участию в группе Melt Yourself Down. Этот «нубийский вечериночный панк», как обозначил стиль коллектива его основатель саксофонист Пит Уэрхэм, дал Хатчингсу возможность объединить все прежние перекрестные влияния со стороны разных музыкантов и реализовать накопившиеся идеи. Музыка Melt Yourself Down строилась на трех столпах: афробит, постпанк и джаз-фанк — но без свойственного первому лобового протеста, менторского тона второго и натянутой улыбки третьего. Вот их первый альбом; это в меру злая, но немерено веселая музыка, провоцирующая самопроизвольные движения конечностей, а не досужие рассуждения.
В Melt Yourself Down Хатчингс оставался всего лишь исполнителем, хоть и отвечал за достойную часть грува команды. Его запросам это явно не соответствовало, и потому в 2016-м он покинул группу — сразу после выхода ее второго альбома. Но связь с товарищами Шабака не потерял: его речитатив можно услышать на сингле «Born in the Manor», выпущенном в 2020-м. К тому же к моменту расставания с Melt Yourself Down у Хатчингса попросту не осталось свободного времени: внимания требовали свои собственные проекты, коих становилось всё больше.
Группа Sons of Kemet — продукт именно что амбиций Хатчингса. Это его первый опыт в качестве бэндлидера, даром что сложившийся случайно. В 2011 году Шабака букировал концерт в одном из клубов и попросил товарищей — ударников Себа Рошфора и Тома Скиннера, а также тубиста Орена Маршалла — выйти с ним на сцену. За одним концертом последовал второй, за ним третий, так группа и закрепилась. В названии коллектива угадываются первые попытки Хатчингса провозглашать через творчество важные для него философские, религиозные и социальные темы. «Кемет» (или «Кеми») — так жители Древнего Египта называли свою родину. В этой же стране великий Сан Ра видел образец для будущего панафриканского единства. Шабака, названный в честь египетского фараона, не упустил возможности еще раз подчеркнуть свою духовную связь с этой культурой.
Первый альбом Sons of Kemet «Burn», вышедший в сентябре 2013 года, высветил все преимущества необычного состава. Из-за барабанной полиритмии стиль группы иногда характеризуют как афроджаз, но скелет этой музыки выстроен на ритмах совсем другого толка. Сдержанная игра Скиннера и бешеная — Рошфора, моментами сливающиеся в унисон, происходят от ямайских ритмов ньябинги. Это музыка растафарианцев, которую исполняют во время коллективных собраний и молитв. Два ударника сняли груз ответственности с тубы. В результате Орен Маршалл смог не ограничиваться поддержанием ритм-секции и больше импровизировать по ходу действия. Духовые Шабаки не вьются над игрой прочих участников, но разряжают ее короткими пламенными всполохами, в которых можно услышать и эфиопскую гармонию анчи-ойе, и карибские ритмы, и даже отзвуки гармолодики Орнетта Коулмана.
В 2015-м к Sons of Kemet присоединился, заменив выбывшего Маршалла, тубист Теон Кросс — сегодня его называют еще одним столпом новой лондонской сцены. Однокурсник Шабаки по Tomorrow’s Warriors, он посещал практически все концерты товарища. Кросс понимал, что тому есть что сказать и что это высказываемое хорошо складывается с его собственным видением музыки. Если послушать «Lest We Forget What We Came Here to Do», второй альбом Sons of Kemet, то легко заметить, что он очень похож на «Burn» с небольшим, но важным отличием. Тут оба духовика играют хоть и вразрез, но в одинаковой технике. Они с незначительными отличиями повторяют небольшие мелодические фрагменты, которые редко развиваются в сложную прогрессию и еще реже связаны между собой мелодически. Изредка эти фрагменты прерываются внезапными соло — да и только.
Сам Шабака не считает, что изобрел какую-то особенную технику игры — так что будем считать ее не техникой, а фирменным стилем, манерой. И правда, исполнение Хатчингса легко узнаваемо и в высшей степени интуитивно. Он не помещает в музыку себя самого до последнего кубического сантиметра легких, а, скорее, пытается раскрыть возможности того материала, с которым работает в определенный момент. Это слышно по самым разным его проектам: и в саксофонном роке трио 1000 Kings, и в эмбиентных импровизациях A.R.E. Project, но более всего — в творчестве группы Shabaka and the Ancestors.
Этот октет также родился благодаря случаю. Девушка Шабаки, посещавшая Лондонский университет востоковедения и африканистики, после окончания магистратуры уехала получать ученую степень обратно на родину, в ЮАР. Хатчингс время от времени навещал ее — и, будучи в Йоханнесбурге и Свазиленде, не преминул ознакомиться с местной джазовой сценой. Результатом стала коллаборация с музыкантами из тауншипов и столичных коллективов (The Brother Moves On, Amandla Freedom Ensemble, Spaza), выразившая не столько динамику местного джаза, сколько то, что ее вдохновляет. Альбом «Wisdom of Elders» вышел в 2016-м и запечатлел коллективное обращение к предкам, причем и в значении отправки местных культов, и в интересе к наследству спиричуэл-джаза. Центральное место этого альбома — отнюдь не импровизация, как положено в джазе, а мелодекламации и вокализы поэта Сиябонги Мтебму, обвитые, усиленные и продолженные остальными инструментами.
Идеи за музыкой
Хатчингс — интересный тип музыканта даже за пределами чисто исполнительских особенностей. Его творчество заряжено идеологически. В интервью, например, он много и часто говорит о пронизывающих всё сущее особых энергиях, о репрессивной природе христианства, о достижении особой панафриканской онтологии. Философ и догматик, он напоминает джазовых музыкантов далеко прошлого — встает в один ряд с Джоном и Элис Колтрейн, увидевшими в незападном мистицизме и магических практиках выход из ограничений своего мира. Возможно, не случайно лучший на данный момент альбом Sons of Kemet — «Your Queen Is a Reptile» 2018 года — вышел на лейбле Impulse! Records, где более полувека назад с триумфом издали колтрейновскую пластинку «A Love Supreme».
Концепция альбома «Your Queen Is a Reptile» подшучивает над популярной теорией конспиролога Дэвида Айка. Дескать, представители династии Виндзоров совсем не люди, а разумные инопланетные рептилии, так что долг всякого просвещенного человека — свергнуть тиранию пришельцев-захватчиков. Шабака противопоставляет Елизавете II собственных королев, которым готов поклониться, — например, Анджелу Дэвис. Среди них и прабабушка музыканта Ада Истмен, пусть и неграмотная до своей смерти на 103-м году жизни, но не потерявшая в преклонном возрасте ясности ума и управлявшаяся сразу с тремя хозяйствами на острове.
Впрочем, альбом «Your Queen Is a Reptile» интересен в первую очередь своей музыкой, а не идеологической подоплекой. Звучит он совершенно карнавально — в нем слышится и праздник, который Шабака застал еще в юности на Барбадосе, и знаменитое карнавальное шествие в лондонском Ноттинг-Хилле. Туба Теона Кросса выдает глубокую танцевальную бас-линию, которая была бы уместна даже в электронной музыке, выросшей из ямайского даба. Ударники (коих на альбоме аж четверо: пластинку помогали записывать Мозес Бойд и позже сменивший Рошфора в качестве постоянного члена группы Эдди Хикс) оставляют своим инструментам куда больше пространства, чем Хатчингс позволял им до этого. А его собственный саксофон не просто не желает усложнять всё звучащее, как было раньше, но теперь вообще никуда не спешит. Духовую секцию поддерживают еще двое саксофонистов — Пит Уэрхэм и Нубайа Гарсиа. Всё звучит крайне рейвово — даже неудивительно, что в одном из треков присутствует голос Конго Натти, пионера рагга-джангла.
Здесь Шабака Хатчингс создает саунд, отображающий как эволюцию, так и применение музыки афрокарибской диаспоры в Британии. С подобной задачей Sons of Kemet столкнулись не впервые — например, на «Burn» группа переигрывала знаменитую песню «Rivers of Babylon» (написанную ямайской регги-группой Melodians и прославленную Boney M.) в формате раста-гимна. Но это был лишь один из первых мазков. На «Your Queen Is a Reptile» картина сложилась полностью: весь альбом оказался выстроен на находках черной британской музыки от даба до современного бейса, пропущенных через афробит и джаз-фанк.
Джаз — не джаз
Некоторые пуристы не сочли результат джазом. Хатчингс прекрасно понимает почему, но отстаивает свое право трансформировать жанр по собственному усмотрению. «Я не американец, — говорит он. — Я играю музыку американского происхождения, но я британец со своими собственными корнями». Истина в его словах есть: в конце концов, джазовая традиция подразумевает постоянное ветвление и преображение самой себя, но с учетом личного мнения прикасающихся к ней людей. Общительный и энергичный Хатчингс, заручившись дружбой с лейблами Naim, Brownswood и Leaf, стал, возможно, самым ярким голосом такого преобразования в Лондоне. Но точно не единственным и не самым радикальным.
Вспомним Мозеса Бойда, в чьих жилах течет доминикано-ямайская кровь: он куда активнее переигрывает наследие электронных потомков афрокарибской танцевальной музыки. Нубайа Гарсиа, чьи родители покинули Гайану и Тринидад, также разыгрывает дабовую карту мощнее Шабаки. Теон Кросс, ямаец по происхождению, конструирует свои партии и в сольных альбомах, и в других проектах по мотивам грайма и особо ломаных версий драм-н-бейса. Все эти люди играют музыку буквально своего круга. Только играют ее так, как этот самый круг — а за ним и остальные — вообще не ожидал.
Можно, конечно, предположить, что перечисленные музыканты, как и Шабака, поддались влиянию контрабасиста Гэри Кросби — одного из создателей программы Tomorrow’s Warriors, через которую все они прошли. Кросби действительно смешивал джаз и регги в рамках (не сильно успешного) проекта Jazz Jamaica. Но стоит копнуть чуть глубже, как станет очевидно, что скрещивание карибской музыки и джаза — дело в британской музыке вообще привычное. Джаз и ска, постпанк с саксофоном и адаптации регги и даба, расцвет эйсид- и ню-джаза в 90-х, кроссовер-проекты 2000-х… Примеров не счесть. Достаточно заметить, что диджей и промоутер Джайлс Питерсон, подаривший ню-джазу долгую счастливую жизнь, сегодня как раз занимается раскручиванием новых джазовых звезд, в том числе из окружения Шабаки Хатчингса. Причем делает это он весьма успешно. После нью-йоркских шоукейсов Питерсона в январе 2018-го, писало издание Rolling Stone, многие американцы впервые узнали, что в Британии вообще есть джаз.
Заявление утрированное, но оно хорошо отражает суть лондонской — заметим, не британской! — сцены до Шабаки и его сверстников. Ранее лондонский джаз был делом либо белых авангардистов вроде Локса Коксхилла и Стива Бересфорда, либо бежавших из Южной Африки от апартеида экспатов вроде Дуду Пукваны, Луиса Мохоло-Мохоло, Бизо Мнгкиканы. Он был музыкой ценителей и знатоков, хоть и сотрудничавших с музыкантами со всего света, но не рассчитывающих успешно выйти на хоть какой-либо внешний рынок. Sons of Kemet напомнили искушенному и объявили массовому слушателю, что джаз вообще не обязан быть музыкой сложной, требующей многочасового вникания, и вернули его именно к изначальному танцевальному стандарту Британии. К дэнс-бэндам предвоенной эпохи и послевоенному увлечению музыкой Нового Орлеана в Британии. К стилям, что впервые предпочли кларнет в качестве ведущего инструмента — и в игре Хатчингса (даже на саксофоне) это слышно прекрасно. Да еще и сделали лондонский джаз новым экспортным продуктом, сравнимым по влиянию и распространению в поп-музыке только с «брекзит-кором» — последней волной британского постпанка. Новый лондонский джаз объявляет краеугольным камнем сопротивления островной скуке вечеринку — а это язык, понятный любому. Недаром музыканты «британской джазовой волны» — частые гости как на радио NTS, которое крутит экспериментальную, но достаточно массовую музыку, так и на вечеринках серии Boiler Room.
Караван идет
Но и попенять мистеру Хатчингсу есть за что. В первую очередь за весьма вольные высказывания. Как-то раз он обмолвился, что еще 15 лет назад никто не считал джаз популярным, потому что время музыкантов в дорогих пиджаках давно прошло. Утверждение как минимум сомнительное. И с Heliocentrics, и с Red Snapper, чьим сессионщиком выступал Хатчингс, он исполнял самую модную и массовую на конец нулевых разновидность джаза. А пиджаков на концертах было достаточно — если не на сцене, то уж точно в зрительном зале.
Вопросы есть и к термину «афрофутуризм», которым Шабака предпочитает обозначать собственную музыку. Слово это обычно относят к жанру научной фантастики про и для чернокожих, с утопическими, но отнюдь не наивными политическими устремлениями. В музыке же афрофутуризм связывают с творчеством черных артистов, которые расширяют рамки жанров, создавая прогрессивный и новаторский саунд. Хрестоматийные примеры — футурофанк Джорджа Клинтона и Parliament Funkadelic, киберпанковый рэп Rammellzee, техно-романтизм Drexciya, шумовой хип-хоп clipping. Но Хатчингс? Как бы ни была свежа, движова и действенна его музыка, ее вряд ли можно назвать первопроходческой. Даже в своем самом наэлектризованном проекте The Comet Is Coming Шабака (называющий себя в рамках группы не иначе как «Королем») занят ревизией хорошо известных стилей — спейс-рока и ню-джаза. Афрофутуризм предлагает светлое будущее, исходя из бережного отношения к прошлому, в том числе мифическому, но не видит средством его исполнения бесконечный ремикс. А музыка Хатчингса оказывается ремиксом слишком уж часто.
Второй альбом Shabaka and the Ancestors, прошлогодний «We Are Sent Here by History», несмотря на специально сочиненную для него Мтембу звуковую поэму, музыкально оказался лишь вариацией дебютного «Wisdom of the Elders». А «Black to the Future», последний альбом Sons of Kemet, несмотря на критическое признание, звучит как попытка повторить «Your Queen Is a Reptile», но силами большего количества приглашенных звезд. К сожалению, поэты Камаэ Айева, Джошуа Айдехен и Энджел Бэт Дэвид мало что меняют в его музыкальной начинке. Зато треки с мастерами речитатива Kojey Radical и D Double E стали стремительной центровой осью альбома: на них группе пришлось постараться, чтобы воспроизвести джазовым инструментарием вибрирующий ритм грайма.
К слову о ритме. На всех собственных записях Шабаки именно ритм и игра с ним остается единственным, пусть донельзя действенным орудием музыканта. О Шабаке сложился миф стремительного импровизатора, но если послушать, как он играет более традиционный джаз (например, с квинтетом Мохоло-Мохоло), то окажется, что долгие интонирования и гармонические переходы ему даются с большим трудом. Исполнению недостает мощи и слаженности. Маршалл Аллен, руководитель Sun Ra Arkestra, после совместных выступлений сказал Хатчингсу: «Ты слишком много думаешь». Шабака воспринял эту реплику серьезно. Музыка на последних двух альбомах британца не слишком чарует, но реактивности его партий можно позавидовать. Перед записью «Black to the Future» Хатчингс приобрел японскую флейту сякухати. Судя по всему, новый инструмент действительно помогает ему тренироваться держать октавы.
Привычка полагаться на ритм и его повторения выдает в Хатчингсе консерватора, а не авангардиста. По британским, разумеется, меркам — по американским он вполне способен считаться фигурой с джазовой передовой. Но странно, что человек, относящийся к американскому джазу весьма снисходительно («Мне не очень интересно его слушать. То, что в Британии в порядке вещей, — например, давно усвоенная смесь импровизации и речитатива — в Америке всё еще считается новизной»), желает продвигать свою музыку именно в Новый Свет с его весьма традиционными понятиями о том, что же такое джаз, с наводненной расистами индустрией и представлениями, что джазмен обязан жить долго, а добиться статуса мэтра может лишь под конец жизни. На оборотной стороне пластинки «Burn» Sons of Kemet смотрели на разрушающийся Нью-Йорк. Теперь же они издаются на самом прославленном лейбле этого города Impulse!.
Но ни американцы, ни даже весь мир целиком пока не готовы прислушиваться к Sons of Kemet полностью и безотрывно. Так, другой хит британского джаза образца 2021 года — альбом «Promises», работу электронщика Floating Points, вытащившего из долгого творческого отпуска саксофониста Фэроу Сандерса и уговорившего его сыграть с Лондонским симфоническим оркестром, — оценивают выше и слушают значительно активнее того же «Black to the Future». Даже если судить по одной только статистике Spotify, прослушиваний у него в четыре-пять раз больше, чем у работы Sons of Kemet.
***
И всё же. Даже сумма этих факторов не способна перебить наслаждение от прошлых альбомов групп под управлением Хатчингса. И уж тем более — от живых его выступлений. Настоящая сила его проектов раскрывается именно там. Недаром он старается забывать весь концертный опыт, чтобы входить в студию без впечатлений, способных помешать огранке нового материала. Возможно, спорные студийные работы последних двух лет — всего лишь переходный период, за которым следует перерождение и вознесение.
Шабака действительно молод, без всяких скидок на «джазовое» восприятие возраста, но уже натворил серьезных дел. И отнюдь не собирается останавливаться. Он готовит к выходу книгу «Письма к юному музыканту» — возможно, там будет пара-тройка советов, которые окажутся полезными исполнителям любой музыки. Совсем недавно он запустил лейбл Native Rebel, выпустил сольный альбом Челси Кармайкл, саксофонистки оркестра SEED Ensemble, и готовится издать несколько хип-хоп-релизов от не самых последних в жанре людей. И вообще, судя по свежим интервью, начал осваивать Akai MPC3000 — один из самых популярных сэмплеров, используемых в хип-хопе. Как знать, возможно, скоро о Шабаке-продюсере будет слышно куда больше, чем о Шабаке-музыканте.
