Европейской и американской музыке можно с большей или меньшей справедливостью поставить в укор, что она слишком абстрактна и игнорирует непосредственное телесное измерение звука — тембр и перформативный аспект музыкальный пьесы. Конечно, прежде всего этот упрек будет адресован академической музыке прошлых веков — в частности, романтической, классицистской и барочной. Тембр для такой музыки вторичен; уникальный портрет музыкальной пьесы создается штрихами мелодий и гармоний с помощью любого музыкального инструмента, а значит, и тембра. XX век — это эпоха постепенного, незаметного в своей неторопливости возвращения телесного измерения в музыку. В электроакустической музыке, в джазе, в синтезах электронной музыки и симфонической, как, к примеру, в «Ионизации» или «Пустынях» композитора Эдгара Вареза, появляются незаменимые опорные тембры — скажем, сирена у того же Вареза. Если электроакустическую пьесу реализовать другими тембрами, это уже будет другая пьеса. Телесность, принцип индивидуальности вещей, как его понимали древние греки и, в частности, Аристотель, возвращается и на уровне структур: становятся важными разрывы, шероховатости, ощущение сопротивления и плотности, сверхтекучести. Особенно это свойственно импровизационной музыке и некоторой академической вроде инструментальной конкретной музыки Хельмута Лахенмана.
Одним из проявлений тенденции по возвращению в музыку телесности можно назвать интерес музыкантов к радикальным тембральным решениям. Хороший тому пример — венгерский ансамбль Szilárd Mezei Tubass Quintet, состоящий из четырех контрабасов и одной тубы. Новый альбом коллектива «Rested Turquoise» — музыка, сыгранная преимущественно в басовом регистре. Уже давно джазмены-виртуозы вроде Дэйва Холланда или Джако Пасториуса доказали, что бас может быть солирующим инструментом. В свою очередь, Szilárd Mezei Tubass Quintet убедительно доказывает, что камерная музыка в нижних октавах вполне может быть полнокровной, не страдать от хромоты и неустойчивости аранжировки.
Бас в этой записи — и ритмический, и перкуссионный, и мелодический инструмент. Однообразием альбом не страдает: тут встречается и минимал-блюз с элементами фьюжна, где туба играет равномерный, размеренный паттерн («Osaks Blues»), и свободная, практически алеаторическая импровизация, и меланхолическая колыбельная («Pihent Türkiz / Rested Turquoise»). Пьеса «Hep 31 1/2» напоминает об американском минимализме — к примеру, о знаменитой «In C» Терри Райли. Мощная энергия низких частот создает плотный, гулкий, густой звук — кажется, что звуковая поверхность непроницаема и одновременно вязка. Ритмы затягивают петлю, сжимают в тисках. То ли танец королевской кобры, то ли туземные пляски, в которых под маской экстаза таится примитивный ужас. Характер аранжировки заставляет вспомнить экспериментальный инструмент базантар — контрабас с большим количеством резонирующих струн. На пульсацию басового пиццикато накладываются флажолеты и игра смычком в необычных позициях. Нет, кажется, ни одного момента, когда в музыкальную ткань хотелось бы добавить равновесия с помощью инструментов более высокого регистра; контрабас и туба вполне справляются с тем, чтобы создавать насыщенную, живую и разную музыку.
Басовое многоголосие создает особый музыкальный организм — причудливый, чуть ли не фантастический — обитателя новых музыкальных планет. Кажется, что на этих молодых планетах всё еще активно идут тектонические процессы, и пласты звуковой материи сталкиваются друг с другом. Несмотря на то, что музыка полна динамики, из-за тембровых особенностей она воспринимается как напряженно-статичная, неторопливая, совсем как геологический процесс; не как песнь, но как медитация. Впрочем, если это и медитация, то скорее светского человека. В музыке нет налета мистицизма; это внезапное «зависание», выпадение из паутины повседневности в состояние сосредоточенного то ли переживания, то ли мышления.
Тело звука, утраченное, казалось бы, с развитием письменных музыкальных практик, возвращается. Теперь телесность мира и музыки возвещает не только тревогу и ужас (ведь где тело, там и хрупкость, рана, гибель), но и восторг, полнокровность и всевоплощение жизни. Альбом «Rested Turquoise» — один из ярких и интересных моментов этого пути.
